подошёл поближе к полкам и, буквально, замер от изумления и радости – рядом с Брокгаузом-Ефроном красовался золочёный, любимый мной, трёхтомник «Мужчина и женщина»!
– Вера, – почти закричал я, – Вера, у тебя, оказывается, есть моя, можно сказать, настольная книга! А я так сожалел, что не взял её, по крайней мере, второй том – мой любимый!
Вера серьёзно посмотрела мне в глаза и уверенно спросила:
– Глава двенадцатая?
– Да, – упавшим голосом подтвердил я, – барон Альбрехт фон Нотхафт, приват-доцент из Мюнхена, «Болезненные проявления полового влечения», знаю близко к тексту!
Вера подошла ко мне и едва достав, положила руки мне на плечи.
– Мы – люди оттуда! – голосом, не допускающим сомнение, провозгласила она свой вердикт, и указала на упомянутый вто-рой том, – ты Евгений, кем будешь?
Я забегал глазками, – только не признаваться!
Вера придвинула меня вплотную к себе и ещё раз грозно спросила:
– Итак, Женя, кто ты?
упал перед ней на колени и слабым заикающимся голоском принялся умолять:
– Прости, госпожа, хочешь бей, хочешь, убей меня, но не гони от себя, я умру без тебя! Я, раб твой на всю жизнь, я люблю тебя, накажи меня, если я виноват, но не гони от себя!
почти упал на пол, я целовал ей сперва колени, затем опу-стившись губами ниже, я почти впился поцелуем в её ножку, обутую в так любимую мной белую туфельку, я не мог оторвать-ся от этих поцелуев. Что-то неведомое раньше, овладело мной, наслаждение разливалось по телу, и я просто убил бы того, кто попытался бы оторвать мои губы от ножек Веры. И почему-то я повторял одни и те же слова, от которых Веру одолевал непрео-долимый истеричный смех:
– Бей меня, госпожа, я виноват перед тобой, бей меня!
Вера наклонилась, подняла мою голову, поцеловала в запла-канные глаза. Я заметил, что и у неё на глазах были слёзы.
74
– Ты что, правда хочешь, чтобы я наказала, побила тебя? – се-рьёзно спросила она.
– Да, да, пожалуйста, но не гони от себя! – как идиотик повто-рял я.
Вера быстро, но ласково освободилась от моих рук, обнимав-ших её, и нанесла мне молниеносные, неожиданно сильные две пощечины. Щеки загорелись у меня огнём, как тогда в классе от пощёчин Игоря. Меня охватило то самое «болевожделение», что так поразило меня в случае с Игорем. «Да, я точно мазохист!» – подумал я, – но хорошо это, или плохо?»
Вера ещё и ещё раз ударила меня своими маленькими, акку-ратными ладошками по щекам, которые пылали, как раскалён-ные утюги. Я хватал её ладони, целовал их и спрашивал, не боль-но ли ей самой?
В результате наш сеанс садомазохизма окончился слезами, поцелуями и сладчайшим соитием прямо на паласе в кабинете.
– Всё, жребий брошен! – только и промолвила Вера, когда об-рела дар речи. – Мы были созданы друг для друга, и вот мы встре-тились! Мне за всю свою жизнь не встретился никто, похожий на тебя. Они обижались на мои удары, начинали драться, отвечать тем же, ничего в жизни не понимая! Ты первый, кто понимаешь меня, и первый, кто получает от моих ударов удовольствие, сек-суальную сладость, то, что немцы называют вòллюст!
Вера смазала мои разрумянившиеся щёки детским кремом (о, опять и опять – этот детский крем!), постоянно целуя меня. А я, только придя в себя, повторял не переставая:
– Что это было со мной, это что за ненормальность? Я что – ма-зохист законченный? Это что, очень плохо?
– А я, что – законченная садистка, в таком случае? Я знаю, что это плохо, но плохо по отношению к другим, нормальным, или правильнее, примитивным особям, с которыми меня судь-ба сталкивала. А нам с тобой – хорошо, мы несём счастье друг другу!
С этими словами садисточка и мазохистик приняли водные процедуры, смыв с себя пыль – и тбилисскую и благоприобре-тённую от паласа на полу кабинета, перешли на веранду, где, как
75
сказал бы поэт Державин «стол был яств». Вечерело, наступило время позднего обеда или раннего ужина.
За столом после тостов: за благополучное прибытие в Москву
за успех безнадёжного дела, закономерно следовал тост всех тостов – за любовь! Но это было слишком просто – любовь и у «примитивов» – любовь! Должна же наша любовь, освящённая редчайшим совпадением, можно сказать – судьбой, иметь какое-то своё название. И Вера, улыбаясь своей загадочной улыбкой, предложила:
– Выпьем за нашу грешную любовь! Грешная – это не плохая, это скорее «запретная», ну как у Адама и Евы. А запретный-то плод, в нашем случае – секс, сладок! Так вот, чтобы наша любовь
наш секс всегда были также сладки, как сегодня! Иначе жизнь – сплошная скука!
Мы чокнулись бокалами и поднесли их к губам. Выдумщица Вера вдруг замахала мне рукой, чтобы я не спешил пить, и отпила свои почти полбокала. Потом, улыбаясь так, как это только мож-но было сделать с полным ртом коньяка, она сомкнула свои уста с моими. И передала мне содержимое своего прекрасного живо-го сосудика тугой обжигающей струйкой в поцелуе.
Я чуть не задохнулся от крепкого и душистого напитка, напо-ром бьющего мне прямо в горло, и, тараща глаза, с мученическим выражением лица, проглотил вожделенную жгучую жидкость.
– Помучайся, мазохистик, помучайся, ты же у нас «болевожде-ленец»! – приговаривала Вера, наблюдая за моими радостными мучениями.
– Радуйся, садисточка, у тебя всё хорошо получилось! – зады-хаясь, поспешил ответить я.
Мы допили бутылочку и доели ужин, потешая себя незлыми, но актуальными шуточками по поводу своих сексуальных при-страстий. После чего легли спать в Верину спальню, на Верину же кровать, которая оказалась широкой и удобной, совсем как законные любовники и почти как гражданские муж и жена.
76
КОММЕНТАРИИ АВТОРА
Но вот здесь автор литературной обработки этого произве-дения, он же формальный автор книги, считает необходимым ввести в повествование о жизни Евгения Ропяка некоторые ком-ментарии. Эти комментарии не призваны дать читателю самые современные и научно корректные сведения о таких феноменах сексуальной жизни человека, как садизме, мазохизме, фетишиз-ме и ряде других «измов». Но, по крайней мере, пояснить то, как воспринимали их герои книги – Евгений и Вера.
Сейчас феномен гомосексуализма достаточно адекватно от-ражён в средствах массовой информации, и культурные люди уже не шарахаются от гомосексуалистов – знаменитых певцов, артистов, шоуменов, политических деятелей и т.д. и т.п. Более того, бытует мнение, что сегодня не быть гомосексуалистом уже не модно, не перспективно, что ли. И народ, особенно в «про-двинутых» странах, выражаясь вульгарно, буквально «попёр» в секс-меньшинства. Простые-то люди не устраивают парады в честь своей обычненькой, никому не интересной, убогой сексу-альной ориентации, а вот геи – устраивают, и стать участником их парадов столь престижно, что туда записывают, говорят, толь-ко по партийным спискам или за крупную мзду. А вот про другие феномены сексуальной жизни (я уже побаиваюсь использовать термин «отклонения», во-первых, из-за политкорректности, а во-вторых, ещё неясно, что сейчас можно считать отклонением!) из-вестно или не так уж много, или настолько гипертрофировано, что невольно начинаешь бояться этих феноменов. Например, про садистов известно, что это, скорее всего – маньяк-убийца типа Джека-Потрошителя или Чикатило. Что-то не встречается в газетах сведений о весёленьких садистах-юмористах, а, вместе с тем, как много таковых доставляют невероятные моральные му-чения, например, телезрителям!