ГГ: В последний день, большую часть времени, мне хочется провести одной. Я в районе четырех каналов. Смотрю, как туристы кидают мелочь в воду. Мутная гладь поглощает их дары с глухим бульканьем. Где-то на глубине, дно укрыто медной мозаикой. Что они загадывают, пока бросают монеты в воду? Хотят ли они вернуться? Я бы вернулась. Говорят, тут есть где-то берега омываемые ваттовыми морями. Дважды в день вода уходит во время отлива, и люди гуляют между островами по дну. Такой горизонтальный альпинизм. Почему-то мне кажется, что именно там и можно ощутить эту пресловутую свободу. Все ее ищут, но никак не могут найти. Даже в этом городе. А тут, есть ваттовое море. Пусть это будет моя гипотеза на следующий раз. Я не спрашивала об этом Панка. Это было единственное место, которое мне не хотелось олицетворять с его фразами. Наверно он бы сказал, что она утонула во время прилива, или что не успела вернуться вовремя.
ГГ: В последний раз я иду к месту встречи. Китайский квартал.
ГГ: Я протягиваю ему обрезанные оранжевые шерстяные перчатки.
ПАНК: Пневмония.
ПАНК: Ее звали Ирма.
ЭПИЗОД 15.
АЙНУР, 31 ГОД: Свобода – это очень простая штука. Это, когда ты можешь делать все, что хочешь. Это свобода мысли, свобода передвижения, свобода слова. То есть ты можешь говорить все что хочешь, ты можешь думать все что хочешь. И не чувствовать из-за этого какого-то стыда. Из-за своих мыслей. Даже, из-за своих мыслей. И естественно ходить там, где ты хочешь. Как ты хочешь. Нет, я не свободен. И не один человек, который живет в социуме, в государстве, и как-то коммуницирует с этим социумом, не может быть свободным человеком. Потому что, так или иначе, он должен подчиняться правилам социума, либо, как минимум, государства. Потому что, иначе он будет либо отвергнут социумом, либо он будет сидеть в тюрьме. Вот. Самый свободный человек – это человек, который живет в лесу. Один. Не знаю, с собачкой. Охотится на зверей. Вот самый свободный человек. Я – не он.
ГГ: Мой самолет в шесть утра. Но я выезжаю в полночь. Всего две остановки метро, и я в аэропорту. Люблю аэропорты. Снующие люди, чемоданы, пакеты. Кто-то что-то пакует. Кто-то мирно спит на лавочках. Схипхол огромен и пока пуст. Парочка индусов читает книги в кофейне. Два швейцарца с бордами ломают автомат самообслуживания. На них смотрят снисходительно те, кто час назад занимался тем же.
Люблю самолеты, в отличии от поездов, где озлобленный кем-то проводник, запах креозота и очередь в туалет. Ту-тух, ту-тух, виииии, едем. Дорожная романтика достает раз так на десятый. В самолете же измученная бортпроводница невнятно что-то говорит в селектор. Почему они так монотонно тараторят по внутренней связи? Раньше я думала, что у меня плохой английский. Потом случился Аэрофлот. Нет, они все так говорят, даже на русском.
В салоне тяжелый холодный искусственный воздух. По привычке скидываю обувь, ноги комфортно отекают. Везде мерещится запах травы. “Ты был счастливый и пьяный…”
Надо будет вернуться. Когда ностальгия замучает.
Да, про ностальгию. Откуда у ребят 97го года рождения оная по 90м? Они же даже не жили в 90е. Что они могут знать об этом времени? Все равно, что я начну плакать по 80м, хотя в 80е кажется было круто.
Поэтому я пойду страдать по Амстердаму, пока не найду новое место. Исландию, например. Наверняка там хорошо слушать каких-нибудь инструменталистов… Там наверно, своя свобода.
ЭПИЗОД 16.
СЛАВА, 45 ЛЕТ: Про невозможность свободы все говорят, а вот про возможность… Сейчас же только эскапизм в качестве альтернативы или ты рискуешь жизнью. Жить просто и в согласии с миром, это сейчас результат какого-то сильного усилия, просветления.
Конец.