— Поворачивай назад! — в сердцах приказал он шофёру. И бросил Ежову: Раз Лазарь там, я туда не пойду!
— Да перестань ты, — примиряюще сказал Ежов. — Что старое вспоминать! Нам теперь всё равно вместе работать. Надо же как-то договориться…
Делать нечего, вошли в дом. Там кроме Кагановича оказался и заместитель Ежова Берия. Разговор начал Каганович. Зная отношение к нему Постышева после недавних киевских событий, он обошёлся без предисловий:
— Ну, теперь ты понял, кого надо слушать и чьи распоряжения выполнять?
— Я всегда выполнял распоряжения ЦК, — ответил отец. — И впредь буду их выполнять.
— Ты от ответа не уходи! Ты прекрасно понял, о чём тебя спрашивают. Говори прямо: кого ты теперь будешь слушать и чьи распоряжения выполнять?
Павел Петрович повторил свой первый ответ. Каганович повысил голос:
— Ты из себя дурачка не строй!
Тут уж не выдержал и отец.
— Если тебя интересует, что я понял, то я тебе скажу: я давно понял, что ты не большевик, а дерьмо! И уж кого я буду слушать, то только не тебя!
Сказав это в сердцах, Павел Петрович встал и вышел. Его не задерживали.
Может быть, именно во время этого разговора, думается мне теперь, когда отец смотрел в глаза каждому из этих троих, ему стало окончательно ясным положение, в котором он находился. Ему предлагали выбор. Либо он поставит крест на своём большевистском, революционном прошлом и согласится с методами и делами этой троицы, станет их подручным. Либо откажется — и тогда его превратят во «врага народа» и уничтожат не только политически, но и физически. И он тут же, не задумываясь, сделал выбор»[531].
Желание Л.П. Постышева (как и детей других репрессированных соратников Сталина) представить своего отца героем, не склонившимся перед произволом, понятно. Однако его рассказ в данном случае вызывает многочисленные сомнения. Непонятна, прежде всего, цель подобной аудиенции Постышева у Кагановича, да ещё в сопровождении Ежова. Утверждения, что «троица» (Каганович, Ежов, Берия) хотели сделать Постышева своим «подручным» не выдерживает даже малейшей критики. Берия, который, кстати, был одним из главных недругов Ежова, попал в этот рассказ и вовсе по недоразумению: его назначение заместителем Ежова произошло лишь летом 1938 г., а в январе он просто возглавлял ЦК компартии Грузии. Ни Каганович, ни Ежов также не были настолько самостоятельными фигурами, чтобы вербовать председателя КСК в свои подручные. Нельзя исключить, конечно, что Сталин поручил Ежову и Кагановичу перед назначением Постышева «прощупать» его настроения. Не исключено, однако, что никакой встречи Постышева и Кагановича не было вовсе, а вся история с предполагаемым назначением Постышева в Москву была одним из многочисленных манёвров Сталина. Во всяком случае, реальные обстоятельства смещения Постышева с секретарства в Куйбышеве мало походили на почётное выдвижение в Москву.
8 января 1938 г. заведующий отделом руководящих партийных органов Г.М. Маленков подал на имя Сталина докладную записку, в которой сообщал, что Куйбышевский обком под руководством Постышева в течение последних трёх месяцев распустил 30 райкомов партии, руководство которых было объявлено врагами народа. «Считаю такие действия Куйбышевского обкома ВКП(б) политически вредными и по своим последствиям явно провокационными», — писал Маленков. В представленном Маленковым проекте постановления Политбюро по данному вопросу предлагалось объявить выговор бюро обкома, в том числе Постышеву, и поручить Постышеву ознакомить с данным решением ЦК партийный актив Куйбышевской области.
Очевидно, что своё обращение в Политбюро Маленков согласовал со Сталиным. Однако в последний момент Сталин счёл предложения об объявлении Постышеву только выговора недостаточными. В проект Маленкова Сталин внёс новый пункт: освободить Постышева от обязанностей первого секретаря Куйбышевского обкома с направлением его в распоряжение ЦК ВКП(б)[532]. В таком виде постановление «О политически ошибочных решениях Куйбышевского обкома ВКП(б)» было утверждено Политбюро 9 января 1938 г.[533]
Через несколько дней это решение Политбюро послужило основанием для избиения Постышева на январском пленуме ЦК ВКП(б). Формально в повестке дня пленума вопрос о Постышеве не стоял. Однако фактически ему посвятили чуть ли не целый день заседаний, разыграв «спектакль» в лучших традициях сталинской школы политических интриг.