1. Старые и новые соратники Сталина
Одна из последних работ, в которой предпринята попытка дополнительного обоснования концепции относительного ослабления власти Сталина в конце 30-х годов, — сборник статей о сталинском терроре под редакцией А. Гетти и Р. Маннинг[549]. Редакторы книги, в частности, считают, что выводы «ревизионистов» подтверждаются новыми данными, приведёнными в статье российского историка Б. Старкова «Нарком Ежов», опубликованной в сборнике.
Действительно, специалисты обратили внимание на ряд положений этой статьи, и, прежде всего на сообщение о том, что, смещая в конце 1938 г. Н.И. Ежова, Сталин хотел назначить на пост наркома внутренних дел Г.М. Маленкова, но большинство членов Политбюро поддержали Л.П. Берия, который и стал новым наркомом. Иначе говоря, поскольку Сталин был неспособен назначить угодного ему руководителя ключевого в государственной системе наркомата, постольку говорить о терроре как акции, спланированной для укрепления единоличной власти вождя (центральный тезис всех прежних концепций), бессмысленно. Отмахнуться от такого аргумента трудно. Если сведения Старкова верны, многое в политической истории 30-х годов требует переоценки. Однако пока, кажется, нет оснований торопиться с этим.
Прежде всего о самом «первоисточнике» — статье Старкова. Сенсационный факт о столкновении Сталина со своими соратниками по поводу назначения Маленкова изложен автором лаконично, без каких-либо пояснений. Ссылки (как и в большинстве других случаев) глухие: «Архив общего отдела ЦК КПСС. Материалы Секретариата ЦК ВКП(б), ноябрь-декабрь 1938 г. См. также речь М.И. Калинина на партийном активе НКВД в декабре 1938 г. — ЦГАОР. Материалы партийного актива НКВД СССР декабрь 1938 — январь 1939 г.»
Нерасшифрованные ссылки (или даже полное их отсутствие) в отечественных работах по истории советского общества — печальная закономерность, вызванная отнюдь не злым умыслом авторов, а безобразными правилами доступа к российским архивам. Научные издержки этого очевидны и только лишний раз подтверждаются в рассматриваемом случае. Историки лишены возможности проверить правильность интерпретации документа коллегой, а значит не могут вести нормальную дискуссию. Единственный способ хоть частично преодолеть эти издержки — максимально полно раскрыть содержание документов, на основании которых делаются соответствующие выводы. В статье Старкова этого нет. Трудно представить, какие именно свидетельства о дискуссии в Политбюро могли сохраниться в материалах Секретариата ЦК ВКП(б). Ещё непонятнее упоминание доклада Калинина на партийном активе НКВД. Означает ли это, что Калинин, выступая перед чекистами, сообщил им, что Сталин возражал против назначения их нового шефа, Берия?! Ценность этих свидетельств Старкова снижает и тот факт, что они соседствуют в его статье с данными, так и не получившими чёткого документального подтверждения (например, о выступлениях на пленумах ЦК против террора Н.Г. Каминского и И.А. Пятницкого).
Свидетельствам Старкова решительно противоречат все известные до сих пор и безусловные обстоятельства. Наиболее очевидное из них: если Сталин собирался выдвинуть вместо Ежова Маленкова, то зачем летом 1938 г. в Москву из Тбилиси был переведён Берия и назначен первым заместителем Ежова? Если члены Политбюро были способны остановить террор в момент абсолютного усиления власти НКВД, то почему они не сделали это раньше, по каким причинам предпочли отдать «Ежову» многих ближайших друзей и сотрудников, зачем рисковали собственной жизнью, наконец?
Можно, конечно, обратить внимание на тот факт, что репрессии в Политбюро не затронули костяк сталинских соратников, вождей «первого эшелона» — Молотова, Кагановича, Ворошилова, Калинина, Андреева. Но означало ли это, что основные члены Политбюро сохранили прежнюю власть и были способны реально противостоять Сталину? Известные факты заставляют отрицательно ответить на этот вопрос. Сталин в любой момент мог без труда расправиться с каждым из своих соратников, и причины их сохранения нужно искать не в их относительной влиятельности, а в расчётах самого Сталина.