Показаниями «вредителей» одними из первых оказались скомпрометированы Калинин и Рыков. Арестованный И.Д. Кондратьев, в частности, рассказал на допросе о своих встречах с Калининым и назвал его в числе тех лиц, беседы с которыми позволяли «вредителям» получать информацию о политическом положении в стране. В контактах председателя ЦИК и председателя СНК с ведущими экспертами в области экономики, конечно, не было ничего особенного. Но Сталин интерпретировал показания в выгодном для себя свете. «Что Калинин грешен, — писал Сталин Молотову в конце августа, — в этом не может быть сомнения. Всё, что сообщено о Калинине в показаниях, — сущая правда. Обо всём этом надо обязательно осведомить ЦК, чтобы Калинину впредь не повадно было путаться с пройдохами»[76]. 2 сентября 1930 г. в письме к Молотову Сталин откомментировал эту проблему так: «Насчёт привлечения к ответу коммунистов, помогавших громанам-кондратиевым, согласен, но как быть тогда с Рыковым (который бесспорно помогал им) и Калининым (которого явным образом впутал в это «дело» подлец-Теодорович)? Надо подумать об этом»[77].
Встревоженный Калинин дал поручение своим сотрудникам выяснить, при каких обстоятельствах он контактировал с Кондратьевым. 8 октября секретарь ЦИК А.С. Енукидзе прислал Калинину, находившемуся в отпуске на юге, письмо, в котором, в частности, говорилось: «О материалах, просимых тобой, сообщаю, что в прошлый раз прислали тебе стенограмму твоего доклада на 4 съезде Советов. О Кондратьеве ты только там и говорил. Посылаю тебе сегодня тот же отчёт по газетам и также твой экземпляр «Показаний» (имеется в виду брошюра с показаниями «вредителей». — О.Х.)»[78]. Получив свидетельства о том, что только в одной из своих речей он упоминал имя Кондратьева как эксперта, Калинин, видимо, сумел быстро «доказать» свою непричастность к «вредителям». Сделать это было тем проще, что, конечно же, не Калинин интересовал Сталина в первую очередь. Послушного Калинина, а на его примере, возможно, и некоторых других членов Политбюро, Сталин в очередной раз припугнул лишь на всякий случай. Главной целью проводимой акции были «правые».
Однако версия моральной ответственности «правых» за «преступления вредителей» в конце концов показалась Сталину недостаточной. В ОГПУ начали разрабатывать другой «след» — прямой причастности партийных оппозиционеров к деятельности «подпольных партий» и их «террористическим планам». У арестованных преподавателей Военной академии Какурина и Троицкого были получены показания о подготовке военного заговора, во главе которого якобы стоял начальник Генерального штаба Красной армии М.Н. Тухачевский, связанный с «правыми» в партии. Заговорщики, утверждало ОГПУ, готовились к захвату власти и убийству Сталина. Сталин получил все эти материалы от Менжинского 10 сентября 1930 г. Менжинский писал: «…Арестовывать участников группировки поодиночке — рискованно. Выходов может быть два: или немедленно арестовать наиболее активных участников группировки, или дождаться вашего приезда, принимая пока агентурные меры, чтобы не быть застигнутым врасплох. Считаю нужным отметить, что сейчас все повстанческие группировки созревают очень быстро и последнее решение представляет известный риск»[79]. Однако, Сталин не решился организовать новое дело и арестовать Тухачевского. О колебаниях Сталина свидетельствовало его письмо Орджоникидзе от 24 сентября:
«Прочти-ка поскорее показания Какурина-Троицкого и подумай о мерах ликвидации этого неприятного дела. Материал этот, как видишь, сугубо секретный: о нём знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. Стало быть Тух[ачев]ский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии… Эти господа хотели, очевидно, поставить военных людей Кондратьевым-Громанам-Сухановым. Кондратьевско-сухановско-бухаринская партия, — таков баланс. Ну и дела…