«Иден: Как вы себе мыслите пакт взаимной помощи с Германией или без Германии?
Сталин: С Германией, конечно, с Германией… Мы хотим жить с Германией в дружеских отношениях. Германцы у великий и храбрый народ. Этот народ нельзя было долго удерживать в цепях Версальского договора… Повторяю, такой великий народ, как германцы, должен был вырваться из цепей Версаля. Однако формы и обстоятельства этого освобождения таковы, что способны вызвать у нас серьезную тревогу… Страховкой является Восточный пакт, конечно, с Германией, если к тому имеется какая-то возможность. Вот вы, господин Иден, только что были в Берлине, каковы ваши впечатления?
Иден: Я ответил бы на этот вопрос одним английским изречением: я удовлетворен, но не обрадован… Да, Гитлер (еще) заявлял, что он очень обеспокоен могуществом вашей Красной армии и угрозой нападения на него с востока.
Сталин: А знаете ли вы, что одновременно германское правительство согласилось нам поставлять в счет займа такие продукты, о которых как-то даже неловко открыто говорить, – вооружение, химию и т.д.
Иден: Как? Неужели германское правительство согласилось поставлять оружие для вашей Красной армии?
Сталин: Да, согласилось, и мы, вероятно, в ближайшее время подпишем договор о займе.
Иден: Это поразительно. Такое поведение не свидетельствует в пользу искренности Гитлера, когда он говорит другим о военной угрозе со стороны СССР…»[93]
Французское правительство предприняло срочные встречные меры, и после подписания советско-франко-чехословацкого пакта, 4 июня 1935 г. СССР получил возможность выпустить в Чехословакии гарантированный ее правительством 6%-ный заем на 250 млн. крон сроком на 5 лет – под заказы для чехословацкой промышленности. «Известия» в те дни писали: «Заключение кредитного соглашения будет служить делу мира, за которое с величайшими усилиями борются правительства обеих стран».[94] В результате очередное немецкое предложение миллиардного кредита, сделанное в конце июня, сроком на десять лет советское правительство отклонило.[95]
Тем не менее в июле 1935 г. Сталин настойчиво пытался улучшить советско-германские отношения.[96] Путь предлагал посол в Германии Суриц: «Единственным средством смягчения антисоветского курса является заинтересованность Германии в установлении нормальных экономических отношений с нами. Нам, по-видимому, ничего другого действительно не остается, как терпеливо выжидать и продолжать усиливать и развивать нашу экономическую работу. Усиление ее на базе последних предложений Шахта выгодно обеим сторонам…».[97] Литвинов и Суриц обращаются с настойчивыми призывами к германской стороне об улучшении отношений между странами.[98] А советник советского посольства в Берлине Бессонов говорит о желательности дополнить Берлинский договор о нейтралитете 1926 г. «двусторонним пактом о ненападении между Германией и Советской Россией».[99] Германия отказалась, сославшись на то, что по, мнению германского правительства, пакты имеют смысл между государствами, имеющими общую границу.[100] Очевидно, что это был лишь формальный повод, поскольку, как констатировал иностранный отдел НКВД: «все попытки СССР умиротворить Гитлера провалились. Главным препятствием для достижения понимания с Москвой является сам Гитлер».[101]
Мотивы внешней политики СССР прозвучали в докладе Сталина партийному съезду 26 января 1934 г.: «Дело явным образом идет к новой войне… победу фашизма в Германии нужно рассматривать не только как признак слабости рабочего класса, а и как результат измен социал-демократии, расчистившей дорогу фашизму… дело идет к новой империалистической войне как выходу из нынешнего положения…». Основные причины грядущей войны, утверждал Сталин, были созданы творцами Версаля: «Германию они не уничтожили, но посеяли в Германии такую ненависть к победителям и создали такую богатую почву для реванша, что до сих пор не могут, да, пожалуй, не скоро еще смогут расхлебать ту отвратительную кашу, которую сами же заварили».
При этом Сталин замечал: «мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной. Дело также не в мнимых изменениях в нашем отношении к Версальскому договору. Не нам, испытавшим позор Брестского мира, воспевать Версальский договор. Мы не согласны только с тем, чтобы из-за этого договора мир был ввергнут в пучину новой войны. То же самое можно сказать и о мнимой переориентации СССР. У нас не было ориентации на Германию, так же как у нас нет ориентации на Польшу и Францию. Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР и только на СССР. И если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний… Наша внешняя политика ясна. Она есть политика сохранения мира и усиления торговых отношений со всеми странами, СССР не думает угрожать кому бы то ни было и тем более – напасть на кого бы то ни было. Мы стоим за мир и отстаиваем дело мира. Но мы не боимся угроз и готовы ответить ударом на удар поджигателей войны».[102] Это были не пустые слова. С одной стороны, экономическое сотрудничество СССР с Германией продолжалось, с другой – в планах на вторую пятилетку были резко увеличены расходы на вооружение, численность Красной армии выросла почти в два раза – до 940 тыс. человек.
95
Литвинов – полпреду в Чехословакии Александровскому, 27 июня 1935 г. (Кремлев С. Путь к пакту… с. 104).
98
DGFP. Serie С. Vol. IV. № 383. pp. 778-779. Посол Шуленбург – статс-секретарю Бюлову. Москва. 1935. 28 окт.; № 407, р. 811-813; Шуленбург – Кепке. Москва. 1935.11 ноября. (Некрич А… с. 23).
99
Заявление советника советского посольства в Берлине Бессонова, 31 декабря 1935 г. DGFP. Serie С. Vol. IV. № 383. № 453. p. 897. Меморандум фон Твардовского. – Берлин. 1935, 10 дек. № 472, р. 931-933; Меморандум Редигера. Берлин. 1935.21 дек. (Некрич А… с. 23).