В основании политики Рапалло, по мнению Г. фон Дирксена[*4] лежали чувства, распространенные как в Германии, так и в России и сводившиеся к тому, что «обе страны постигла одна судьба: и та и другая потерпели поражение в войне, и союзные державы обращались с ними как с отверженными…». Одновременно Г. фон Дирксен отмечал, что Германия вместе с тем была весьма прохладна к русским делам; к восточноевропейским народам у Германии не было ни симпатии ни взаимопонимания, Запад был намного более понятным по языку и по традициям, и по образу мышления.[7]
Тем не менее, хоть и не слишком интенсивно, но сотрудничество все же развивалось. Примером может являться авиационная промышленность.[8] Большевики едва укрепившись у власти стали искать возможность создания отечественной авиации. На эти цели Ленин выделил 35 млн. золотых рублей. Советские закупочные агенты не смогли договориться с Францией, Великобританией и США. Оставалась Германия, через и 6 месяцев после подписания Рапалльского договора 400 немецких инженеров и техников прибыли в Фили (под Москвой) для постройки авиационного завода по проекту Г. Юнкерса. На этом заводе было построено 300 самолетов.[*5] Конкуренция заставила зашевелиться даже врагов СССР. В 1922-1923 гг. Париж продал Советскому Союзу около 60 самолетов. Французское военное министерство сообщало своему МИДу, что положительно относится к таким поставкам, так как необходимо «противостоять влиянию германской авиапромышленности в этой стране».[9] Всего после Рапалльского договора в Россию прибыло более 2000 немецких инженеров и техников.
Во время рурского кризиса 1923 г. Москва демонстративно поддержала Берлин, в официальной ноте говорилось: «Российское правительство, выражая глубокое сочувствие русских трудящихся масс германскому народу, с неослабным вниманием следит за ходом событий, полное веры в духовную мощь германского народа, которая даст ему возможность преодолеть препятствия, поставленные преступной волей французского и бельгийского правительств на пути его исторического развития».[10] В том же году было основано русско-германское общество «Культура и техника». По сути, это был русско-германский филиал Союза германских инженеров. Почетным председателем общества стал А. Эйнштейн.[11]
Вопреки надеждам «мирового сообщества», Германия и Россия постепенно возрождались, порождая былые страхи среди победителей. Мало того, даже потенциальная возможность дальнейшего сближения двух стран, одной – наиболее развитой в Европе экономически и промышленно, другой – обладавшей практически неограниченными ресурсами, пускай и с разными идеологиями вызывал в Лондоне и Париже уже не страх – ужас. Именно он звучит в словах С. Хаффнера, утверждающего, что Рапалльский договор и тот уже, «нарушал европейское равновесие, поскольку Германия и Советская Россия по совокупной мощи превосходили западные державы».[12]
В 1925 г. посол Франции в СССР Ж. Эрбет убеждал свой МИД, что Франция, находится под угрозой «смертельной опасности для своей целостности и независимости. Наше спасение лишь в том, чтобы установить и поддерживать с возрождающейся сейчас Россией такие отношения, которые исключили бы русско-германское сотрудничество против Франции и против друзей Франции».[13] По словам Ж. Эрбета: «Восстановление и поддержание хороших дипломатических отношений между Парижем и Москвой является все более настоятельной необходимостью для мира в Европе, по мере того, как Германия восстанавливает свои силы… Русские сегодня хотели бы знать, что Франция не будет участвовать и, главным образом, не будет подталкивать к созданию какого-либо международного союза, стремящегося их блокировать…».[14]
Однако взоры Франции были обращены в другую сторону – в сторону ее недавней союзницы – Англии. Последняя имела свои планы по «урегулированию» ситуации в Европе. Для их реализации она предложила созвать международную конференцию в Локарно в октябре 1925 г. Цель конференции по мнению многих современников заключалась даже не подрыве советско-германских отношений и создании антисоветского блока, а в прямом натравливании Германии на СССР.
В Германии против Локарно, отмечал Луначарский, выступили коммунисты и… правые националисты. Они видели в Локарно окончательную сдачу Германии на милость Англии, и «это заставляло их… даже в самых реакционных кругах, как-то судорожно хвататься за Советский Союз, который, благодаря политической ситуации, становился как бы единственной опорой в предстоящих перипетиях вассального существования Германии». Геббельс в то время записывал в дневнике: «Локарно. Старое надувательство. Германия уступает и продается западному капитализму. Ужасное зрелище: сыны Германии, как наемники, будут проливать кровь на полях Европы на службе этому капитализму. Должно быть, в «священной войне против Москвы»!.. Я теряю веру в людей!! Зачем этим народам христианство? Ради издевательства!»[15]
9
Ministere des affaires etrangeres. Archives diplomatiques, Europe-Russie. Dossier 35, p. 102, 107, 185 (Борисов Ю.В. СССР и Франция: 60 лет дипломатических отношений, М., 1984, с. 26).
14
Ж. Эрбетт – МИД Франции, январь 1925 г. Ministere des affaires etrangeres. Archives diplomatiques, Europe-Russie. Dossier 357, p. 199, 201 (Борисов Ю.В. СССР и Франция: 60 лет дипломатических отношений, М., 1984, с. 33).