Молотов терял терпение и в телеграмме своим полпредам в Париже и Лондоне назвал партнеров по переговорам «жуликами и мошенниками» и сделал пессимистический вывод: «Видимо, толку от всех этих бесконечных переговоров не будет».[701] Справедливость этой оценки подтверждается донесением Стрэнга английскому правительству от 20 июля: «неверие и подозрения в отношении нас в ходе переговоров не уменьшились, так же как и их уважение к нам не возросло. Тот факт, что мы создавали трудность за трудностью в вопросах, не казавшихся им существенными, породил впечатление, что мы не стремимся сколько-нибудь серьезно к соглашению».[702]
18 июля Молотов дал команду возобновить консультации с Германией о заключении хозяйственного соглашения. 22 июля было заявлено о возобновлении советско-германских экономических переговоров. Это обеспокоило англичан и французов, и чтобы не сорвать переговоры с СССР окончательно, они 23 июля согласились на советское предложение одновременно вести переговоры по политическому соглашению и по военным вопросам. Разработку конкретного плана совместных военных действий против Германии Молотов считал более важным вопросом, чем даже определение «косвенной агрессии». Если удастся согласовать план удара по Германии, то ее вторжение в Прибалтику вряд ли состоится.[703]
Проблема заключалась в том, что Англия и Франция требовали раздельного подписания политического и военного соглашений. Первое устанавливало обязательство прийти на помощь в случае агрессии, второе должно было определить масштабы и форму этой помощи. Подписание только политического соглашения, в случае агрессии Гитлера на Востоке, вынуждало СССР вступить в войну всеми своими силами. Англия и Франция же могли определять величину своего участия и время выступления в зависимости от своих интересов.
Поэтому СССР требовал, чтобы оба соглашения были подписаны одновременно. Официальный Лондон и Париж отказывались, поскольку «были невысокого мнения о военной мощи России».[704] Стрэнг, кроме этого, заявлял: «Это просто невероятно, что мы вынуждены разговаривать о военных тайнах с Советским правительством, даже не будучи уверенными в том, станет ли оно нашим союзником».[705] Когда Дракс спросил, не стоит ли ему встретиться с Майским, Галифакс ответил: «если вы в состоянии вынести это…». «Времени оставалось очень мало, – отмечал Дракс, – но среди британцев никто не испытывал особой озабоченности по поводу переговоров с Москвой, только обычное британское высокомерие по отношению к русским».[706] Но СССР настаивал. Предложение Советского правительства было сделано 19 июня, Англия и Франция официально ответили согласием лишь 25 июля, а их военная миссия с показным пренебрежением, [707] тихоходным грузовым кораблем добралась до Москвы только к 11 августа.[708]
Потрясенный Майский по этому поводу писал: «Когда в Европе почва начинает гореть под ногами», англо-французы собираются в Москву на грузовозе. «…Чемберлен, несмотря ни на что, продолжает вести свою игру, – приходил к выводу советский посол, – ему нужен не тройственный пакт, а переговоры о пакте, чтобы подороже продать эту карту Гитлеру».[709] Между тем прибывший на переговоры «адмирал Дракс… – вспоминал нарком ВМФ Н. Кузнецов, – удобно вытянув ноги под столом, охотно вел неторопливый светский разговор о флотской регате в Портсмуте и конских состязаниях, как будто на международном горизонте не было ни одной грозовой тучи…».[710]
О целях французской миссии полпред СССР во Франции докладывал в НКИД: «миссия выезжает в Москву без разработанного плана. Этот тревожит и подрывает доверие к солидности переговоров. Сам глава французской миссии генерал Думенк «остался не особенно доволен характером напутствования, которое ему перед отъездом дали… «Никакой ясности и определенности»».[711] Свое мнение о целях и задачах миссии из Лондона докладывал в Берлин фон Дирксен: «…к продолжению переговоров о пакте с Россией, несмотря на посылку военной миссии, – или, вернее, благодаря этому, – здесь относятся скептически. Об этом свидетельствует состав английской военной миссии: адмирал, до настоящего времени комендант Портсмута, практически находится в отставке и никогда не состоял в штабе адмиралтейства; генерал – точно так же простой строевой офицер; генерал авиации – выдающийся летчик и преподаватель летного искусства, но не стратег. Это свидетельствует о том, что военная миссия скорее имеет своей задачей установить боеспособность Советской Армии, чем заключить оперативные соглашения…».[712]
701
Документы и материалы кануна Второй мировой войны. 1937-1939. Т. 2. М., 1981, с. 140 (Шубин А. В…, с. 333)
708
Documents on British Foreign Policy 1919-1939. Third Series. Vol. VI Appendix V, с 763, 764, 777. (Геллер, Некрич…).
709
Выдержки из дневника Майского, секретно, 4 августа 1939. Документы внешней политики СССР, М., 1958, XXII, кн. 1, с. 580-581 (Карлей М…, с. 244).
711
Трухановский В.Г…, с. 289-290; См. также: Doumenc, «Souvenirs dc la mission en Russic, aout 1939», ff. 11-12, SHAT 7N 3185. См. также: Суриц – в Наркоминдел, 3 августа 1939. СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны (сентябрь 1938 – август 1939 г.). Документы и материалы. М, 1971, с. 526-527 (Карлей М…, с. 244, 245).
712
Донесение германского посла в Лондоне Дирксена статс-секретарю министерства иностранных дел Вейцзекеру. 1 августа 1939 г. (Дирксен фон Г… с. 441.)