Об обстановке, которая окружала Бухарина и Рыкова, можно судить и по следующему эпизоду. О нем на пленуме поведал Ворошилов: «А вот я вспоминаю, мы недавно вспоминали с товарищем Молотовым один случай. Это было в прошлом 1936 г. перед отпуском Рыкова. На заседании Политбюро Рыков стоял недалеко от стола председательствующего. Я подошел к нему. У него вид был очень плохой. Я спрашиваю: «Алексей Иванович, почему у вас такой вид плохой?» Я спрашиваю: «Что у тебя такой плохой вид?» Он вдруг ни с того, ни с сего, у него руки затряслись, начал рыдать навзрыд, как ребенок. (Рыков. У меня было острое воспаление…) Подожди, подожди. Мне тебя было по-человечески жаль. Я Вячеславу Михайловичу сказал, он подошел, а Рыков говорит: «Да, вот устал…» Начал бормотать неразборчиво. Я привлек Вячеслава Михайловича и стал с ним разговаривать. Он стал рыдать, трясется весь и рыдает. Тогда мы с Вячеславом Михайловичем рассказали Сталину, Кагановичу и другим товарищам этот случай и все мы отнесли это к тому, что человек переработался, что с ним физически не все благополучно.
А теперь для меня все это понятно. Слушайте, человек носил на себе груз такой гнусный, и я, который ему руки не должен был бы подавать, я проявил участие, спрашиваю у него: «Как он себя чувствует?». Очевидно, так я себе объясняю, другого объяснения найти себе не могу, почему вдруг взрослый человек ни с того, ни с сего в истерику упал от одних моих слов. Это было в прошлом году. (Молотов. В 1935 году, вероятно, осенью.) Рыков. Это можно в больнице узнать. У меня было острое воспаление желчного пузыря перед этим. Я лежал, врач у меня сидел…) Это было в прошлом году, все-таки. (Сталин. От этого не плачут.)»[901]
Вместо комментария: самое пикантное здесь последнее замечание Сталина! Мол, все это пустяки и нечего валять дурака!
Вообще в поведении вождя на этом пленуме можно обнаружить две, казалось бы, взаимоисключающие линии: с одной стороны, он пытался демонстрировать максимум объективности, внимательного отношения как к самим обвиняемым, так и к аргументам, которые Бухарин и Рыков приводили в свою защиту. С другой стороны, жестко и последовательно проводил курс на их безусловное исключение из партии, а затем и преследование уже в уголовном порядке. Поступал он так отнюдь не случайно — ему не хотелось предстать в ореоле безжалостного и мстительного человека. На пленуме, явно не без ведома самого Сталина, прозвучали даже голоса, долженствовавшие имитировать подобие критики в его адрес — мол, он вел себя до сих пор слишком либерально и не проявлял необходимой жесткости и твердости. Его верный соратник и подхалим по совместительству Каганович вещал с трибуны: «…Мы слишком долго проявляли великодушие победителей. (Голоса с мест. Правильно, правильно!) Нельзя все же. Хорошо, можно и нужно проявлять великодушие, тем более, что дело идет не столько о великодушии, сколько идет о политическом подходе. В данном случае я должен сказать, что у ЦК и у т. Сталина было проявлено большое великодушие и к Рыкову, и к Бухарину, и к другим. Мы, близкие работники, несколько раз говорили, но т. Сталин нам всегда говорил, что мы слишком ретиво подходим к вопросу, что надо попробовать этих людей сохранить в партии… По-моему, дальше продолжать это великодушие нельзя. Надо очистить нашу партию от этих людей, надо вести и дальше следствие для того, чтобы этих людей, которые хотя и не имеют за собой силы, но которые могут быть врагами, мы должны покончить с ними для того, чтобы обезвредить себя от этих людей»[902].
Одновременно Бухарина упрекали в том, что он беззастенчиво эксплуатирует такое к себе отношение со стороны вождя. Надо отметить, что Бухарин вполне серьезно, но с тонким намеком ответил на подобные обвинения, заявив: «Мне говорят, что я хочу спекулировать на доброте т. Сталина. Я думаю, что т. Сталин не такой человек, чтобы можно было на его доброте спекулировать. Он быстро раскусит всякую спекуляцию. Поэтому мне напрасно приписывалось это в качестве дополнительной отрицательной черты»[903].
Если суммировать главные обвинения, прозвучавшие с трибуны пленума в адрес Бухарина и Рыкова, то они сводились к следующему.
Во-первых, в том, что Бухарин и Рыков после подачи ими заявления о полном подчинении партии и отказе от своих правооппортунистических взглядов обманывали партию, двурушнически маскируясь, отказываясь от своих правооппортунистических взглядов. Они сохранили свою фракцию, члены которой ушли в подполье, продолжали стоять на своей старой политической платформе, не прекращая борьбу с партией, подчиняясь только своей внутрифракционной дисциплине. Для руководства этой фракцией еще в 1928 г. был создан центр, который существовал до последнего времени. Активнейшими участниками, членами этого центра были Бухарин и Рыков.