Когда на предварительном следствии я писал якобы о своей террористической деятельности, у меня сердце обливалось кровью. Я утверждаю, что я не был террористом. Кроме того, если бы я хотел произвести террористический акт над кем-либо из членов правительства, я для этой цели никого бы не вербовал, а, используя технику, совершил бы в любой момент это гнусное дело…
Судьба моя очевидна. Жизнь мне, конечно, не сохранят, так как я и сам способствовал этому на предварительном следствии. Прошу об одном, расстреляйте меня спокойно, без мучений». Закончил свое последнее слово «железный» нарком, как это и не звучит парадоксально, следующим заверением: «Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах»[1027].
То ли он еще на что-то надеялся, то ли отдавал дань общепринятому у жертв репрессий чудовищному ритуалу. О его расстреле ничего не сообщалось. Финал самого Ежова был достоин финала короткого, но оставившего глубочайший след в сознании советского народа и в нашей истории вообще, мрачного периода под именем ежовщина.
Подойдя к концу освещения периода репрессий, не могу не сделать одного вывода, логически вытекающего из всего, что было написано выше. Это был мрачный период и его объяснить не менее трудно, чем понять. Некоторые ссылаются на то, что время было такое, видя в этом своего рода и объяснение, и даже частично оправдание всего совершенного. Думаю, что само по себе время никогда не может оправдать столь масштабные и жестокие репрессии. При всем желании их нельзя оправдать и действием неких исторических закономерностей. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.
Глава 15
СТАБИЛИЗАЦИЯ В СТРАНЕ И НОВЫЕ ЗАДАЧИ И ПРОБЛЕМЫ
1. Сталин и идеологическое перевооружение партии
Вторая половина 30-х годов в жизни советского государства, равно как и в политической биографии Сталина, не может быть охарактеризована как-то однозначно. Это наглядно видно на основе материалов предшествующих глав. И все-таки, несмотря на противоречивость процессов, протекавших прежде всего в сфере политической жизни, есть все основания считать, что общее направление развития проходило в русле объективных закономерностей хода истории. Магистральным направлением этого развития было укрепление фундамента нового общественного строя, рост экономического могущества государства, невиданный подъем культуры, образования, науки, приобщение ко всем делам государственного строительства широчайших масс населения. Как бы скептически или критически ни оценивать картину той эпохи, неоспоримым фактом является то, что народ из объекта истории превратился в его субъект, стал главным созидателем и главной движущей силой новой полосы в жизни страны. Теневые стороны того периода, конечно, омрачали общую картину бурного процесса созидания, однако они не отражали и не выражали главных качественных параметров эпохи.
Иному читателю может показаться слишком назойливым мое стремление подчеркивать именно эти особенности эпохи, о которой идет речь. Однако такая постановка вопроса мне представляется оправданной, поскольку в данном случае речь идет о вопросах принципиального значения: соразмерность и правильные пропорции в любом подходе к фундаментальным оценкам сложных этапов истории играют не какую-то вспомогательную, а порой решающую роль. Искажение пропорций приводит к кардинальным просчетам в построении конструкции исторической панорамы нашего прошлого.