В приложении к освещению эволюции политической философии Сталина это также имеет первостепенное значение. В каком-то смысле можно констатировать, что изначально присущий его взглядам и его мировоззрению государственный подход стал обретать более отчетливые и более последовательные формы. Речь не идет о том, что он полностью отходил от своих революционных воззрений, которых он придерживался в прошлом и на защите которых он одержал победу в затяжной борьбе со своими политическими оппонентами. Классовые критерии и классовый подход по-прежнему отличали не только внешнюю форму выражения его взглядов, но и их принципиальное содержание. Однако в соприкосновении с реальностями эпохи эти чисто классовые компоненты его политической философии как бы оттеснялись на второй план и все больше уступали место соображениям государственно-державных интересов. В литературе о Сталине данная сторона эволюции его политической философии разработана достаточно подробно, хотя порой и несколько прямолинейно. Не претендуя на истину в последней инстанции, хочу лишь резче оттенить некоторые моменты этой эволюции, которую отмечают почти все авторы, пишущие о Сталине — как либерально-демократического, так патриотического толка.
Во-первых, эта эволюция отражала объективные реальности самой эпохи, когда идея мировой революции в соприкосновении с действительностью оказалась более чем иллюзорной. Видимо, Сталин все больше приходил к выводу, что идея, выраженная в словах «Интернационала» — «весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим» — не только эфемерна, но и во многом даже опасна. Ведь простая логика (да и не примитивно интерпретированные мысли классиков марксизма-ленинизма) говорили о том, что новый общественный уклад нельзя построить на пустом, разрушенном месте. Исторический процесс имеет дело не с абстракциями, а с реалиями, и социализм можно было созидать только на фундаменте прежнего строя: никакой другой альтернативы не было и не могло быть. Одна из важнейших особенностей исторического процесса как раз и выражается в факте исторической преемственности, а отнюдь не на ее отрицании, как бы того ни хотелось кому бы то ни было. А Сталин был прежде всего реалистом и твердо стоял на этих позициях. Значит, нужно было выйти за рамки, а точнее сказать — преодолеть узко классовый подход, чтобы строить всю политическую стратегию на долгосрочной базе.
В данном контексте мне представляется довольно упрощенной, а потому и сомнительной оценка, принадлежащая перу российского историка академика А.Н. Сахарова. Характеризуя фундаментальные основы, на которых базировалась советская внешняя политика в рассматриваемую эпоху, он писал: «…В основе внешней политики советского государства лежала, кроме конкретных тактических расчетов и стратегическая революционная концепция войны на поражение мировой буржуазии, особенно в ходе противоборства капиталистических стран, выпестованная за 20 с небольшим лет существования революционно-тоталитарного режима и конечно это должно было накладывать свой отпечаток на дипломатию Советского Союза как в то время, так и в дальнейшем. Для тогдашнего общества, выросшего из победоносной революции низов, для тогдашнего советского руководства такой подход был вполне естественным и логичным. Известно, что эти же идеи исповедовали не только фанатичные недоучки, захватившие власть в СССР в конце 20-х — начале 30-х годов, но и их более просвещенные предшественники, соратники и даже оппоненты — такие, например, как В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин, Б.М. Шапошников, М.Н. Тухачевский. Говоря о характере советского государства тех лет, следует отметить, что его сердцевиной, кроме революционно-тоталитарного содержания, был и традиционный для России авторитарно-государственный геополитический подход к внешней политике страны»[1028].
Обозвать Сталина фанатичным недоучкой, конечно, легко. Но если говорить о сколько-нибудь действительно серьезной научной попытке определить, так сказать, мировоззренческие основы его политики вообще и внешней политики в особенности, то здесь аргументация А. Сахарова выглядит декларативной и неубедительной. Он просто игнорирует сам факт развития и постепенной эволюции воззрений Сталина в отношении политики как таковой. Хотя приводит в качестве подтверждения вполне разумные мысли Э. Карра о том, что чем далее страна уходила от времен революции, тем менее ощущался разрыв преемственности столь резкий в начале, тем более ощутимыми становились в ее политике черты схожести, «новый» и «прочный синтез» по отношению к старой России. На первый план выходят вечные «национальные интересы» страны»[1029].