Неудивительно, что на самом съезде «тройка», хотя и выступала в роли руководящего ядра партии (ядра, которое, кстати, никто не избирал и не назначал), всячески стремилась демонстрировать свою сплоченность и взаимную поддержку. Она хотела, чтобы делегаты съезда негласно признали их коллективным политическим преемником Ленина. Отсюда и эта показная взаимная солидарность. Так, когда один из делегатов подверг персональной критике Зиновьева, Сталин с несвойственным ему пылом энергично выступил в его защиту.
Он заявил буквально следующее: «Я не могу, товарищи, пройти мимо той выходки Осинского, которую он допустил в отношении Зиновьева. Он похвалил тов. Сталина, похвалил Каменева и лягнул Зиновьева, решив, что пока достаточно отстранить одного, а потом дойдёт очередь и до других. Он взял курс на разложение того ядра, которое, создалось внутри ЦК за годы работы, с тем, чтобы постепенно, шаг за шагом, разложить всё. Если Осинский серьёзно думает преследовать такую цель, если он серьёзно думает предпринять такие атаки против того или иного члена ядра нашего ЦК, я должен его предупредить, что он наткнётся на стену, о которую, я боюсь, он расшибёт себе голову»[1120].
Не составляет особого труда увидеть, чем руководствовался Сталин, беря под свою защиту Зиновьева, которого он в глубине души не только не уважал, но и презирал за все его качества. В не последнюю очередь за его ни на чем не основывающуюся амбициозность, пустословие и политическую никчемность. В то время Зиновьев был нужен ему как политический союзник, мнивший, что он играет первую скрипку в оркестре из трех исполнителей. Сталин смотрел далеко вперед: он учитывал не только свои текущие цели, во имя которых и использовал триумвират, но и более далекие перспективы, открывавшиеся перед ним по завершении текущей схватки за власть. К тому же, над ним, как и над всей «тройкой», маячила тень Троцкого — основного противника и соперника Сталина в борьбе за ленинское политическое наследие. Не сбрасывал он со счета и то обстоятельство, что существовали ленинские письма, главной мишенью которых он оставался. Он допускал вероятность того, что рано или поздно, так или иначе эти письма станут известны, если не всей партии, то ее руководящим звеньям. Кроме того, он вообще в политической борьбе со своими противниками и соперниками отличался крайней выдержкой и осторожностью. Тщательно приберегал свои козыри, чтобы использовать их в самый нужный момент. В целом именно этими мотивами и определялось его поведение на съезде.
Сталин всячески подчеркивал в своих докладах необходимость укрепления единства партии и предотвращения возможного раскола. Подчеркивал он и другие азбучные истины политической философии большевизма. Но вместе с тем, заглядывая в будущее и исходя не просто из возможности, а из неизбежности в дальнейшем еще более острой политической борьбы как за саму власть, так и за выбор стратегического курса развития страны, он счел полезным сделать и прозрачный намек. Суть этого намека состояла в том, что обстановка в самом руководстве не столь уж блестящая и что не исключены всякого рода столкновения и противоречия. Он как бы авансом обосновывал будущие витки внутрипартийных баталий.
Вот как он выразил эту свою мысль в докладе на съезде: «Нам нужны независимые люди, свободные от личных влияний, от тех навыков и традиций борьбы внутри ЦК, которые у нас сложились и которые иногда создают внутри ЦК тревогу. Вы помните статью тов. Ленина. Там говорится о том, что мы имеем перспективу раскола. Так как по этому месту статьи тов. Ленина могло показаться организациям, что у нас уже назревает раскол, то члены ЦК единогласно решили рассеять могущие возникнуть сомнения и сказали, что никакого раскола в ЦК нет, что вполне соответствует действительности. Но ЦК также сказал, что перспектива раскола не исключена. И это совершенно правильно. В ходе работы внутри ЦК за последние 6 лет сложились (не могли не сложиться) некоторые навыки и некоторые традиции внутрицекистской борьбы, создающие иногда атмосферу не совсем хорошую»[1121].