Но самое главное заключалось не в пакте о ненападении, о чем я уже выше писал. Если бы все и ограничилось этим пактом, то современникам тех дней и будущим историкам, как в нашей стране, так и в других странах, не пришлось бы ломать столько копий вокруг данной проблемы. Ведь, повторяясь, скажу, что сам договор о ненападении не представляет собой какого-либо деликта с точки зрения норм международного права. Легитимность заключения такого договора была бесспорной, хотя многие либерал-демократы в нашей стране ставят это под вопрос. Но замечу, что и Верховный Совет СССР, в годы горбачевской перестройки рассматривавший правомерность заключения договора, пришел к выводу, что по своему содержанию он «не расходился с нормами международного права и договорной практикой государств, принятыми для подобного рода урегулирований»[66].
Вся изюминка заключалась в дополнительном протоколе, текст которого я воспроизвожу:
«Секретный дополнительный протокол к Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом [23 августа 1939 г.]
При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:
1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.
2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Висла и Сана.
Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.
Во всяком случае, оба правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.
3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.
4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.
Москва, 23 августа 1939 года
По уполномочию
Правительства СССР
В. Молотов
За Правительство Германии
И. Риббентроп»[67].
Примерно через месяц с небольшим был подписан еще один секретный дополнительный протокол – специально по вопросу о разграничении сфер влияния в Литве. Текст этого протокола гласил:
«Нижеподписавшиеся полномочные представители заявили о соглашении правительства германского Рейха и правительства СССР по следующим вопросам:
В Секретный Дополнительный Протокол, подписанный 23 августа 1939 года, следует внести поправку в статью 1, согласно которой территория Литовского государства попадает в сферу влияния СССР, тогда как, с другой стороны, Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства попадают в сферу влияния Германии. Как только правительство СССР для защиты своих интересов примет особые меры на территории Литвы, существующая германо-литовская граница в целях ее естественного и простого пограничного описания должна быть исправлена таким образом, чтобы территория Литвы, расположенная к юго-западу от линии, обозначенной на карте, отошла к Германии.
Далее объявляется, что ныне действующие соглашения между Германией и Литвой не будут затронуты вышеуказанными мероприятиями Советского Союза.
Москва, 28 сентября 1939 года»[68].
Такова в своих главных чертах фундаментальная фаза поворота в советско-германских отношениях после прихода Гитлера к власти. То, что Сталин в значительной мере ревизовал свои прежние подходы и оценки в отношении Германии, заключив пакт о ненападении, свидетельствуют многие факты. Вот один из них. Беседуя 25 марта 1935 г. с видным деятелем английских правящих кругов А. Иденом, он говорил буквально следующее: «В Европе большое беспокойство вызывает Германия. Она тоже вышла из Лиги наций и, как Вы сообщили т. Литвинову, не обнаруживает желания в нее вернуться. Она тоже открыто, на глазах у всех, разрывает международные договоры. Это опасно. Как мы можем при таких условиях верить подписи Германии под теми или иными международными документами? Вот Вы говорили т. Литвинову, что Германское правительство возражает против Восточного пакта взаимной помощи. Оно соглашается лишь на пакт о ненападении. Но какая гарантия, что Германское правительство, которое так легко рвет свои международные обязательства, станет соблюдать пакт о ненападении? Никакой гарантии нет. Поэтому мы не можем удовлетвориться лишь пактом о ненападении с Германией. Нам для обеспечения мира нужна более реальная гарантия, и такой реальной гарантией является лишь Восточный пакт взаимной помощи. Ведь, в самом деле, в чем заключается существо такого пакта? Вот нас здесь в комнате шесть человек, представьте, что между нами существует пакт взаимной помощи, и представьте, например, что т. Майский захотел бы на кого-нибудь из нас напасть, что получилось бы? Мы все общими силами побили бы т. Майского»[69].
66
О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 г. см. Постановление Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 г. «Правда». 28 декабря 1989 г.