В 1533 г. великий князь в знак особой милости разрешил старицкому князю жениться[202]. В последней для Василия III поездке по монастырям Андрей неотлучно находился при великом князе и вместе с боярами участвовал в совещаниях на Волоке и в Москве[203]. До последней минуты жизни Василия III старицкий князь[204] оставался верным слугой. Поэтому несомненно, что Андрей Иванович был упомянут в духовной как душеприказчик.
Другими были отношения Василия III с Юрием Ивановичем. В дни болезни государя они не улучшились, а скорее ухудшились. Узнав, что Василий III заболел на Волоке, Юрий приехал к старшему брату, но встретил холодный прием и был вынужден вскоре вернуться в Дмитров[205]. Перебравшись в Москву, великий князь совещается с боярами о том, «как строится царству после его». В ходе обсуждения было решено прибавить «в думу к духовной грамоте» новых бояр. Дьяки начали писать духовную. В это время Юрий приехал в Москву. В летописи нет ни слова о том, что удельный князь принял участие в этом обсуждении. Скорее напротив, подчеркивается, что Юрий явился, когда совещание уже завершилось[206]. Не пришлось Юрию участвовать и в других, таких же секретных совещаниях Василия с боярами. Можно предполагать, что изоляция дмитровского князя не была случайной. В беседах о наследнике великий князь не мог не упомянуть об опасности со стороны Юрия. После причащения Василий оставил у себя самых близких бояр, включая и старицкого князя. Великий князь отдавал самые последние распоряжения. Но Юрий в отличие от младшего брата снова не был приглашен.
Словом, факты заставляют думать, что Юрий Дмитровский, как в свое время и Юрий Галицкий при той же ситуации, не был упомянут в духовной. К этому выводу склоняют и два других обстоятельства. Юрий был арестован буквально через неделю после смерти Василия III, около 10–11 декабря (Василий умер в ночь с 3 на 4 декабря). Ему было предъявлено обвинение в заговоре против наследника. Официальные версии, излагавшие это дело, крайне тенденциозны[207]. И все же видно, что обвинения против Юрия имеют следы какой-то поспешности и явной недоработки. Если бы Юрий стал опекуном Ивана IV, то вряд ли бы правительство решилось на такую акцию сразу после смерти великого князя. Следовательно, отстранение Юрия от опекунства явилось для правительства предлогом, чтобы разделаться с князем. Отсюда можно объяснить и ту поспешность, с которой было состряпано это дело: слишком опасно было оставлять на свободе явного претендента на трон. К этому следует добавить одно важное свидетельство А. М. Курбского: «Василий со оною предреченною законопреступною женою, юною сущею, сам стар будучи, искал чаровников презлых отовсюду, до помогут ему ко плодотворению, не хотяше бо властеля быти брата его по нем, бо имел брата его по нем, бо имел брата Юрья зело мужественнаго и добронравнаго, яко и повелел, заповедающе (курсив мой. — А. Ю.) жене своей и окаянным советникам своим, скоро по смерти своей убити его, яко и убиен есть»[208]. Как видно, и А. М. Курбский намекает на то, что Василий «повелел, заповедающе» убить Юрия. В данном случае немаловажно и то обстоятельство, что это поведение относилось к жене Василия Елене Глинской и «окаянным советником». Видимо, А. М. Курбский знал, о чем беседовал Василий III со своими боярами-свидетелями и опекунами от своего деда (по материнской линии), активного участника этих совещаний, Михаила Васильевича Тучкова[209]. Василию III достаточно было не упомянуть Юрия в завещании, чтобы дать повод боярам расправиться с ним.
207
208