Вряд ли случайно, что формула, переводящая мать великого князя из числа его советников в ранг соправительницы, возникает в ЛНЦ именно в конце августа 1534 г., а не раньше, являя собой яркую противоположность тому, что сообщала та летопись в декабре 1533 г.
О том, что формула регентства возникла не сразу после смерти Василия III, свидетельствуют не только летописи, но и некоторые документы. Проанализируем две челобитные. Одна была написана Иваном Ягановым (бывшим платным осведомителем Василия III) в промежутке времени между декабрем 1533 г.[334] и августом 1534 г. Основания для подобной датировки следующие: в челобитной Ивана Яганова, посаженного в тюрьму при Елене Глинской за очередной донос, упоминается М. Л. Глинский, арестованный 19 августа 1534 г. В самой же челобитной Иван Яганов обращается только к Ивану IV: «Бьет челом государю великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии Иванец Еганов… а ведома, государь, моа служба Михаилу Лвовичу да Ивану Юрьевичу Поджогину… И буду, государь, виноват про то, чтоб тобе государю служу и земле твоей добра хочу и ты, государь, вели нас всех казнити…» и т. д. И лишь в конце челобитной он упоминает Елену Глинскую, но это упоминание — ещё не формула регентства: «Яз, государь, тебя государя и твою мать благоверную великую княгиню Елену, от николких смертоносных пакостей избавлял: яз же нынеча в тобе кончаю нужную мукою живот свой»[335].
Другую челобитную, написанную Андреем Михайловичем Шуйским, в отличие от первой, трудно датировать даже сколько-нибудь приблизительно. А. М. Шуйский оказался в опале по делу удельного князя Юрия Ивановича. В своей челобитной он обращается к посреднику — архиепископу Макарию, употребляя при этом уже сложившуюся формулу регентства: «Государь архиепископ Макарие! Пошли мне свою милость, православному государю и великому князю Ивану Васильевичу и его матере, государыне великой княгине Елене, печалуйся, чтобы государи милость показали, велели на поруку дати»[336]. Из сравнения двух челобитных видно, что писались они в разное время — их отделяет момент возникновения самой формулы регентства.
Итак, анализ документов и летописных известий показывает, что момент возникновения формулы регентства, по всей вероятности, относится к августу 1534 г., когда противоборство внутри правящей верхушки закончилось победой группировки, которую возглавляла Елена Глинская.
Поводом к событиям августа 1534 г. явилось бегство из Серпухова за рубеж русских воевод — Семена Федоровича Бельского и Ивана Васильевича Ляцкого[337]. В Великом княжестве Литовском беглецов радушно встретил Сигизмунд, который, судя по его письму к гетману Радзивиллу от 16 августа 1534 г., сам был несколько удивлён этой новостью. Не теряя чувства юмора, он писал гетману: «Мы слышаючи таковую ласку милостивого бога, иж тыи неприятели наши сами в руки наши прибегают, тому есми велико вдячны»[338]. Вероятно, и для русского правительства эта новость была неожиданной, но она не могла не встревожить. Ведь если верить сообщению Вологодско-Пермской летописи, воеводы бежали не одни: «С ними многие дети боярьские, великого князя дворяне»[339]. Приехавшие в Полоцк из Пскова «три московитина» сообщили полоцкому воеводе Яну Глебовичу о том, что если, «его милость князя Семена Бельского а Ивана Лядцкого добре пожалует, иж дей там на Москве як тое послышат, многие князи и дети боярские великие хотят ехати до короля»[340].
В Москве последовали опалы. Официальная Воскресенская летопись сообщает, что «советников» бежавших воевод — И. Ф. Бельского и И. М. Воротынского «з детми» по повелению великого князя и его матери Елены Глинской — «оковав, за прыставы» посадили[341]. Был арестован Б. Я. Трубецкой[342]. Русские перебежчики так объясняли эти акции: «А имали их для того, иж их обмовлено, иж бы мели до Литвы ехати»[343]. Поручные записи были взяты с Д. Ф. Бельского — «и кони у него отняты и статок переписан»[344]. Временно отстранёнными от дел, связанными с русско-литовскими дипломатическими отношениями, оказались М. Ю. Захарьин и дьяк Меньшой Путятин[345]. Но, пожалуй, главная акция правящей группировки была осуществлена 19 августа: в этот день был арестован и брошен в тюрьму опекун малолетнего Ивана IV — М. Л. Глинский. По Воскресенской летописи, его обвинили в том, что он «дал великому князю Василью зелье пить в его болезни…»[346]. Впоследствии эта версия видоизменялась. Согласно ЛНЦ, М. Л. Глинский упомянут в числе опальных по делу о бегстве воевод[347]. По сообщению же Царственной книги, он вместе с М. С. Воронцовым «захотел дръжати великое государьство Российского царства»[348].
335
На обороте грамоты было написано: «Ивана Яганова запись, да жалобница, великой княгине чтена» (АИ. T. I. № 136. С. 197–198).
337
В официальном летописании нет точной даты бегства воевод, говорится в общей форме — «августа» (ПСРЛ. Т. 13. С. 79). По Постниковскому летописцу, бегство произошло 3 августа: «Августа 3 день отъехал в Литву князь Семен Федорович Бельский да Иван Ляцкий из Серпухова. Много учинили пакости земли Московской. Иван Ляцкий остався на Москве матерь и жену и дочерь девицею» (ПСРЛ. Т. 34. С. 24). По сведениям московских перебежчиков, о бегстве воевод в Пскове стало известно 10 августа (АЗР. Т. И. № 179. С. 332).
338
АЗР. Т. II. № 180. С. 333. Впоследствии С. Ф. Бельский стал одним из организаторов целого ряда походов на Русское государство, претендуя ни много ни мало на «земли Рязанское, дедизны своее» (АЗР. T. II. № 189. С. 341). С. Ф. Бельский, в частности, был инициатором известного похода на Русь Саиб-Гирея в 1541 г. (АЗР. T. II. № 206. С. 372; № 213. С. 378: № 217. С. 381–382; № 218. С. 383). Правительство Елены Глинской в 1537 г. пыталось вести переговоры с С. Ф. Бельским о его возвращении на родину. В крымских делах (ЦГАДА) отложилась опасная грамота, отправленная в Крым в апреле 1537 г. на имя С. Ф. Бельского (ЦГАДА. Ф. 123. Крымские дела. Oп. 1. Д. 8. Л. 330–331).