Войска великого князя пытались было атаковать лагерь Андрея с тыла, но находившийся «в сторожех» Иван Борисович Колычев не допустил окружения войск старицкого князя[510].
Андрей Старицкий, по сообщению «Повести», был готов принять бой. Новгородская IV летопись поясняет, что при встрече «была стравка людем с обе половины, а падение людем смертного не было»[511].
Согласно дипломатической инструкции, «князя Андрея пошед потоптали, и его княгиню и дети и людей всех поймав, привели к великому государю нашему»[512].
По «Повести» войска И. Ф. Овчины первыми начали наступление, которое так и не окончилось серьезным сражением. Напротив, по Воскресенской летописи, «Андрей со князем Иваном на бой стал, люди свои вооружил и полки, пошол на князя Ивана»[513]. В неофициальном источнике И. Ф. Овчина выступает в роли инициатора переговоров с удельным князем. Этим переговорам неизвестный автор «Повести» дал такое объяснение: «Чтобы против великого князя не стоял (удельный князь. — А. Ю.) и крови кристианские не пролил, а государь тебя князь великий Иван Васильевич и мать его великая княгиня Елена пожалуют, отпустят тебя на твою отчину невредимо и твоих бояр, детей боярских»[514].
По официальной версии, Андрей Старицкий, увидев при наступлениии полки великого князя, не решался дать бой: начал «ссылатися», «у князя Ивана учал правды просити, что его великому князю не поимати и опалы на него великие не положити»[515].
Как видно, позиции источников противоположны. А. А. Зимин отдавал предпочтение рассказу Воскресенской летописи. «Вряд ли следует принять версию "Повести о поимании князя Андрея Ивановича Старицкого", по которой инициатива переговоров приписывается И. Овчине Оболенскому. Сильнейшей стороной в данном случае явились московские воеводы, победа которых в случае вооруженного столкновения была обеспечена»[516].
С точки зрения «здравого смысла» это логично: сильнейшая сторона диктует условия. Но вооруженного столкновения не произошло, и мы не знаем, чем бы оно закончилось. Поэтому здесь вообще удобнее говорить о силе потенциальной, чем реальной.
Позиции источников тенденциозны в разных направлениях. Воскресенская летопись продолжает: «А князю Ивану то от великого князя не наказано, что ему правда дати князю Андрею, и князь Иван, не обославшись с великим князем, да князю Андрею правду дал, да со князем Андреем вместе и на Москву приехал»[517]. Оговорка источника, что Ивану Овчине не было наказано от имени великого князя дать «правду», объясняет до некоторой степени тенденцию источника: официальные круги были более заинтересованы представить дело так, что И. Ф. Овчина без ведома Москвы, от себя лично дал «правду» Андрею, чем прямо сказать, что правительство нарушило обещание. По официальной версии, великий князь и Елена Глинская положили словесную опалу на И. Ф. Овчину за то, «что без их веления князю Андрею правду дал».
Иная позиция в источниках официального и полуофициального происхождения. В «Повести» инициатива переговоров принадлежит И. Ф. Овчине. В день встречи войск на Новгородской дороге (после неудачной для московских воевод «стравки» с войсками Андрея) И. Ф. Овчина обещал старицкому князю, что Елена его пожалует и отпустит «невредимо» в Старицу. Но «того дни не успеша дела в слове положити», приспел вечер и переговоры были отложены. Утром следующего дня московские воеводы «даша правду князю Ивану Васильевичу и матери его великой княгине Елене князя Ондрея Ивановича отпустить на его вотчину и с его бояры и з детьми з боярскими со всем невредимо»[518].
В «Повести» акцентируется внимание на том, что И. Ф. Овчина дал правду и крест целовал от имени великого князя и матери его Елены Глинской.
В официальном источнике традиционная формула обращения ограничена словами «дал правду», и ни слова о целовании креста. Случайно ли? С филологической точки зрения разницы в словосочетаниях «дал правду» и «дал правду и крест целовал» (если их рассматривать вне конкретного текста) нет никакой. Но одно и то же понятие можно определить разными словами и с разным акцентом, особенно если речь идет о конкретном тексте.
В Ростовской летописи об этом находим известие близкое сообщению «Повести»: «…князь Иван Федорович и князь Василий Федорович обеты великие и всякие правды и крест честный меж себя целоваху: поехати князю Андрею и на свой удел и служити ему государю великому князю Ивану Васильевичу всея Росии верою и правдою, и государь князь жалует его как ему бог положит по сердцу»[519].