Характеризуя народы моря, Гегель становится поэтом, в его словах слышатся нехарактерные для него восторженные ноты; «Корабль, этот лебедь моря, рассекающий быстрыми и плавными движениями волнистую поверхность или описывающий на ней круги, является орудием, изобретение которого делает величайшую честь как мужеству человека, так и его уму». Гегель признает, что море призывает человека к завоеваниям и разбою, но ему кажется, что постоянная огромная опасность для жизни делает моряков храбрыми и благородными. Именно это оправдывает и облагораживает незаконные приобретения морских стран в глазах философа. Нельзя не заметить, что в этих рассуждениях Гегель достаточно тенденциозен, ему изменяют характерные для него научная объективность и взвешенность.
Народы моря для него — народы исторические, способные к творчеству на арене политической истории, но наряду с этим есть и неисторические народы — коренные жители Америки (индейцы), обитатели Африки. Сравнивая исторические и неисторические народы, Гегель лишает последних права голоса в истории, соглашаясь с тем, что удел этих народов — рабство и политическая зависимость от европейцев. Так в концепции Гегеля географический детерминизм соединяется с расизмом; «... характер негров отличается необузданностью. Это состояние исключает возможность развития и образованности, и негры всегда были такими же, какими мы видим их теперь. Единственной существенной связью, соединявшею и еще соединяющею негров с европейцами, оказывается связь, выражающаяся в рабстве. В нем негры не видят ничего не подходящего для себя...»[33].
Влияние идей Гегеля на развитие политической философии в конце XIX — начале XX в. было огромно. В гегелевском сравнительном анализе роли исторических и неисторических народов был заложен тезис, сыгравший решающую роль в развитии теории гегемонизма в политической философии, как в марксистском, так и либеральном ее вариантах. Из гегелевской историософии прямо вытекала теория авангарда: авангард монополизирует историю, ибо в нем воплощен мировой дух. Поэтому остальные народы и культуры, не относящиеся к авангарду, не имеют права голоса в политической истории. Марксизм применил эту дихотомию в своем учении о всемирно-исторической миссии пролетариата, неолиберализм — в учении о «золотом миллиарде» и однополярном мире.
Х.Г. Гадамер дал остроумную критику гегелевской авангардистской установки, оправданной «лишь если исходить из предпосылок Гегеля, согласно которым философия истории посвящена в планы мирового духа и благодаря этой посвященности способна выделить некоторые частные индивидуальности в качестве всемирно-исторических, у которых наблюдается, якобы, действительное совпадение их партикулярных помыслов и всемирно-исторического смысла событий»[34]. Таким образом, идея присутствия некоего прогрессивного эталона (или авангарда) в политике весьма опасна: она может привести к гегемонизму и претензиям на мировое господство.
Другим крупным мыслителем немецкой классической философии, оказавшим заметное влияние на развитие политических идей, был И. Кант (1724-1804). Именно он сформулировал основные положения классической теории правового государства, которые сохранили свою силу и значение до наших дней. Согласно Канту, правовое государство, в отличие от деспотического или полицейского, само себя ограничивает определенным комплексом постоянных норм и правил.
Вот атрибуты правового государства, по Канту:
• основанная на законе свобода каждого не повиноваться иному закону, кроме того, на который он дал свое согласие;
• гражданское равенство — признавать стоящим выше себя только того в составе народа, на кого он имеет моральную способность налагать такие же правовые обязанности, какие этот может налагать на него;
• атрибут гражданской самостоятельности — в правовых делах гражданская личность не должна быть представлена никем другим.
В правовом государстве только законно избранное правительство имеет право применить силу в качестве принуждения. Правительственная монополия на силу означает единый, обязательный для всех порядок, уничтожение неравенства и разнообразия прав, которые зависели бы от социального, наследственного или иного статуса. По справедливому замечанию немецкого правоведа Р. Еринга, право никогда не может заменить или вытеснить основной стихии государства — силы: «Слабость власти есть смертельный грех государства».