Ночью Больё прибыл на место битвы, и его передовые отряды показались в Кодоньо, где стояла дивизия Лагарпа. В первую минуту от неожиданности произошел беспорядок на аванпостах, и в суматохе Лагарп был убит своими.
Однако эта стычка не имела последствий. Больё, разъединив всю свою армию, разбросал и те силы, которые привел с собой, так что у него под рукой осталось всего три батальона. Видя перед собою силы превосходные, он чувствовал, что ему оставалось одно средство спасти себя, сосредоточив все свои войска близ Лоди, где у него оставался мост на Адде. Правое крыло его, стоявшее еще возле Павии, заняло Кассано, что бы ему, конечно, не удалось сделать, если бы нас не задержала переправа.
Дорога в Милан была открыта войскам моим; но обладание этим важным городом было весьма ненадежно, пока неприятель держался еще за Аддой. Нужно было принудить его удалиться. Я двинулся к Лоди с моими гренадерами и с дивизиями Массены и Ожеро. У Пиццигетона оставлена была одна дивизия, для прикрытия этого пункта и моего правого фланга. Я не знал еще, что неприятель, покинув берега Тессины, собрал свои главные силы за Аддой, и потом у, чтобы обеспечить свой левый фланг, направил Серюрье на Навию.
Мы прибыли 10-го к Лоди. Главные силы Больё уже отступили в Крему, оставив генерала Себоттендорфа(15), с десятитысячным отрядом, для обороны берегов Адды.
Неприятель не разрушил моста в Лоди, полагая, что подобный мост, длиною от 50 до 60 туазов, обстреливаемый двадцатью орудиями с левого берега будет для нас недоступен. Но мне нужно было заключить свои действия каким-нибудь блистательным подвигом, и я тем скорее решился воспользоваться этим случаем, что, даже при неудачной попытке перейти мост, я терял только несколько сот человек, ни в чем не изменяя общего хода действий. Батальон пехоты и несколько эскадронов неприятельской кавалерии, занимавшие Лодь, были без труда вытеснены, и мы по следам их достигли моста, которого они еще не успели разрушить. Тотчас же построил я моих гренадер в густую колонну, и двинул на мост. Осыпанные градом картечи, они, было, смешались, но генералы мои, кинувшись вперед, увлекли их своим примером. Это минутное замешательство заставило нескольких солдат моста по столбам спуститься на небольшой островок, где они более были прикрыты от неприятельских орудий. Там отыскали брод, и батальон, рассыпавшись подобно застрельщикам, бросился с фланга на австрийцев. Между тем гренадеры беглым шагом перешли мост, ринулись на батареи, захватили их, и рассеяли батальоны неприятельские. Себоттендорф отступил к Креме, потеряв пятнадцать орудий и две тысячи человек выбывшими из строя.
Непосредственным следствием сражения при Лоди было занятие войсками нашими Пиццигетоне, и отступление Больё к Минчио. Я не преследовал его. Войска мои в продолжение целого месяца были в беспрерывных маршах, и потом у нужно было дать им несколько отдыха; к тому же присутствие мое было необходимо в Медиолане. Я оставил дивизию Серюрье в Кремоне, а с остальной частью своей армии направился к столице, куда и вступил 15-го мая, встреченный депутацией и национальной гвардией, при общем веселии и изъявлениях радости.
Чтобы извлечь пользу из моих завоеваний, мне нужно было учредить в покоренных странах республиканское правление, с целью привязать их к Франции общими правилами и выгодами.
Меня не увлекали распространяемые нами идеи; но, так как они навлекли нам врагов, то нужно было стараться передавать их другим, чтобы вместе с этим увеличить и число приверженцев своих. Легче, нежели где либо, можно было согласовать равенство прав политических с обычаями дворянства итальянского, которое так близко к среднему сословию. Я опасался одного духовенства. С этой стороны я ждал сопротивления и решился, или победить его снисходительностью, или, в случае необходимости, укротить оружием, не возмущая народа.
При известии о моем движении к Милану Директория предписала начальство над итальянской армией вручить Келлерману с тем, чтобы он наблюдал за австрийцами на Минчио, а самому, с остальной частью, состоящей из 25 тысяч человек, идти на Рим и Неаполь. Такое раздробление сил в то время, когда мы должны были нанести последний, решительный удар австрийцам, и готовились бороться со всеми их силами, было слишком безрассудно, чтобы я мог согласиться его выполнить; я отказался, прося увольнения от службы, и этим спас армию от неизбежной гибели. Ожидая решения директории, я намерен был оттеснить Больё до самого Тироля, и сделал воззвание к воинам своим, призывая их к новым победам.