Но все же не будем делать обобщений. Даже хозяйка бара Fétiche на площади Пигаль, чьи клиенты — это в основном «дамы, в особенности те, которые охотно одеваются на манер господ», носит юбку. Конечно, поверх юбки надет «пиджак…, галстук, нарукавники и пристяжной воротничок — все, естественно, мужское. Короткие волосы, не „под женщину-мальчика“, а „под мальчика"»{629}.
Важное место, которое лесбиянки занимают в воображении тех, кто жил в 1920-е годы, — это результат длительного и более или менее подспудного созревания, но этот факт также связан с особым послевоенным контекстом. Разделение полов может выглядеть как продолжение опыта, пережитого во время войны: мужчины вместе на фронте, женщины живут одни в тылу. Мужская литература периода между двумя войнами красноречиво показывает, до какой степени гомосоциальность и гомосексуальность (как правило, вызывающая отторжение) бередят воображение писателей, побывавших на фронте. А разве эмансипе не дополняет эту тенденцию, но уже с женской стороны? Подкрепленная войной женская независимость (впрочем, очень переоцененная) явно подчеркивает «войну полов»: эмансипе-лесбиянка напоминает образ современной амазонки. Наконец, гедонизм «безумных лет» придает лесбиянке убедительные соблазнительные черты, выделяя ей место в череде изысканных эротических образов. «Сомнительные» круги становятся спорным источником вдохновения для моды, возникает движение от низов к верху, это движение беспокоит, возбуждает и вдохновляет участников маскарадов, на которых графы изображают плохих мальчиков, графини — темных субчиков, а банкиры — тюремных заключенных.
Шанель считает гомосексуалистов ответственными за порождения моды, которые она осуждает: «Им хватает вкуса любить выщипанные брови, после того как они убедились, что так их соперницы выглядят как вареные бычьи головы; золотые волосы с черными корнями; ортопедическую обувь, которая превращает их в инвалидов; и лица, намазанные вонючим жиром, который отвратит мужчин. А если им удается заставить женщин удалить себе грудь, они торжествуют»{630}. Но о брюках она не говорит…
Мода принимает брюки только в определенных обстоятельствах — места, времени или функции. В домашней обстановке модницы, встав с кровати, носят пижаму. Штаны (с длинным пиджаком, доходящим до середины бедра) — широкие и струящиеся, часто их делают из шелка. В принципе, их видят только близкие, но также их можно встретить в качестве театральных костюмов, в иллюстрированных журналах, в магазинах… В 1927 году, комментируя модель коротких атласных штанишек, которые надевали вместе с двубортным пиджаком, журнал Art et la Mode считает необходимым уточнить, что в них не следует принимать гостей. Напротив, в 1929 году брюки под очень широким декольтированным платьем предлагается надевать «на обед у себя дома или с друзьями». В 1930 году появляются «мавританские» мотивы. В 1931-м в подобной манере решают одеться графини де Вогю и де Полиньяк, чтобы их сфотографировал Джордж (Георгий) Гойнинген-Гюне{631}.
По данным Vogue, пляжные штаны — очень широкие, что сближает их по форме с юбкой, — появляются в 1924 году{632}. С каждым годом их успех растет. К ним привыкают благодаря рисункам и фотографиям в модных изданиях, они начинают ассоциироваться с уикендами и каникулами состоятельной части населения. По данным Illustration, в 1931 году в Жуан-ле-Пен уже платье выглядело «необычно». Считается, что мода на пижамы зародилась здесь же за два-три года до этого. Верность заголовка «Пижамаполис» подтверждается дюжиной фотографий. На этом курорте, который посещает, по словам автора статьи, «весь космополитический Париж», модницы сначала добились победы купального костюма, который они, несмотря на все указы местных властей, носили даже на улице, в барах и дансингах. Пижама пришла уже на смену купальнику, которому была возвращена его основная функция — он вновь стал одеждой для купания (в морской воде или лучах солнца).
Когда проходит первый момент удивления, нельзя остаться бесчувственным перед ее гармоничной грацией, перед игрой ярких цветов и перед неограниченными возможностями для разных сочетаний. Она позволяет женщине ходить доселе невиданной походкой — более свободной, более развязной, но при этом ее небрежность остается приличной. Она подчеркивает стройность и исправляет недостатки, от которых нас недостаточно оберегала короткая юбка. Ширина этих «слоновьих лап» — ведь на уровне колен пижама выглядит совершенно эксцентрично — позволяет сделать силуэт более тонким. А вместе с широкой соломенной шляпой, которой пижаму дополняют модницы, получается декоративный ансамбль, уже едва напоминающий о травести — ведь он размножен в таком количестве экземпляров.