Присутствие некоего бога здесь действительно имело место быть, но бога наживы и войны, что тогда было понятно лишь тем, кто всё это в видах будущей европейской бойни, переходящей в мировую, и затевал.
К началу 1894 года франко-русская военная конвенция была подписана и взаимно ратифицирована. Теперь, начав войну с Францией, Германия автоматически получала и войну с Россией.
Однако сломать в одночасье русско-германские отношения было нелегко. Достаточно сказать, что первый торговый договор между двумя монархиями был заключён лишь в конце XIX века. Ранее договора не было не потому, что не было торговли, а потому, что она шла «по-родственному». Уж очень сильными оказывались взаимные и династические, и экономические связи.
Теперь же Александр III позволял себе припугнуть Вильгельма II тем, что он, мол, наводнит Германию казаками. В устах мало склонного к шуткам русского императора такие угрозы производили на немцев впечатление, что называется, неизгладимое… К тому же немцы не забывали о факторе «ночной кукушки». Ведь женой Александра III, то есть русской императрицей, была датчанка, к Германии относившаяся традиционно враждебно.
России вообще везло не только на «серых кардиналов», но и на подобных «серых «кукушек»». Скажем, резкий отворот от Берлина совершил Александр III, а помогал ему в этом министр финансов Сергей Юльевич Витте – счастливый муж разведённой еврейки Матильды Ивановны Лисаневич (урождённой то ли Хотимской, то ли Нурок).
ВИТТЕ числился также другом парижских Ротшильдов и петербургского банкира Адольфа Юльевича Ротштейна, и эти Ротштейны и Ротшильды вертели политикой России, как хотели. 18 июня 1895 года давний сотрудник Гирса граф Ламздорф внёс в свой дневник: «Наш посол беспокоится за судьбу нашего займа и уверяет, что французские капиталисты не дадут ни копейки, если в займе будут участвовать англичане или немцы. Он приписывает всё зло преждевременному разглашению сведений агентом Ротштейном; тот беседовал с Ротшильдом ещё до обращения в кредитные учреждения…».
А за месяц до этого Ламздорф записал: «Парижский Ротшильд отказывается вести переговоры о частичном займе, поскольку не может этого сделать без лондонского Ротшильда».
России оставалось гадать: с какой – лондонской или парижской – ноги встав, европейский Капитал будет свысока разговаривать с ней. Однако Витте не видел в том ничего угрожающего.
В России в это время сменился царь: Александр III скончался в Ливадии осенью 1894 года, и трон перешёл к его сыну Николаю II. Отец в официальной литературе именовался «Миротворцем», но заложил базу вовлечения России в ту войну, которую через двадцать лет Россия получит уже благодаря сыну. Увы, для того, чтобы разорвать завязанные отцом связи с Францией, у Николая не было ни воли, ни ума…
Владимир Карлович Ламздорф считал, что для России дружба с Францией «подобна мышьяку: в умеренной дозе она полезна, а при малейшем преувеличении становится ядом». Витте и его доверенные банкиры думали иначе, и Россия принимала французские займы с отчаянностью самоубийцы. Зато тот же Витте был очень твёрд с немцами, а это обеспечивало нам таможенные войны с Германией и взаимные убытки.
Витте воевал с немцами, требуя снижения пошлин на русский хлеб. В то же время русский мужик хронически недоедал, и снижение экспорта хлеба означало бы хоть какую-то сытость народа. Но тогда уменьшались бы прибыли помещиков и хлебных спекулянтов.
Зато Витте повышал пошлины на ввоз германских машин, чем способствовал сохранению нашей технической отсталости. Иными словами, убытки от «реформ» Витте были обоюдными – как для Германии, так и для России…
Что же касается отношений с французами, то и тут убытки были, но односторонние, для одной России. Ламздорф 1 июня 1895 года меланхолично помечал в дневнике: «Мы испортили наши отношения с соседней Германией и на более или менее длительное время устранили всякую возможность общих с ней действий в условиях доверия; всё это ради того, чтобы понравиться французам, которые стараются скомпрометировать нас до конца, приковать только к союзу с собой и держать в зависимости от своей воли».