Особое место в истории японской графики занимает способ записи сэммё, которым позже были записаны и норито. Этот способ получил название сэммёгаки, «письмо сэммё», и он составляет отдельный знаменательный этап в процессе перехода от китайской письменности к тому типу письма, которым японцы пользуются в настоящее время.
Известно, что в «Кодзики», например, японские слова обозначались подобранными по смыслу иероглифами, расставленными во фразе в китайском порядке. И во многих случаях японское чтение оставалось проблематичным — один и тот же иероглиф «земля», например, комментаторы истолковывали то как «земля», то как «страна», то как «место». Оставалось неясным и чтение глагольных окончаний. Собственные же имена и тексты песен «Кодзики» по преимуществу записывались иероглифами, взятыми в их фонетическом звучании, часто без учета смысла.
В «Манъё:сю:» же тексты песен были записаны так, как собственные имена в «Кодзики», то есть это был сплошной громоздкий иероглифический текст, читаемый фонетически, без учета значения знаков.
И вот, в сэммё стали использовать иероглифы примерно так, как теперь — то есть, по их значениям, при этом расставляя их не на китайский лад, а в соответствии с порядком слов в японской фразе, а разного рода грамматические показатели обозначены иероглифами по фонетическому принципу, причем эти вспомогательные иероглифы не варьируются, а всегда одни и те же для записи одних и тех же грамматических формантов. К тому же, вспомогательные части слов и части речи были записаны более мелкими знаками, т. е. было установлено наглядное, на уровне графики, различение между двумя типами письма — идеографическим и фонетическим. Отсюда уже оставался один шаг до дальнейших графических модификаций и до выработки абстрагированной от идеограммы условной слоговой азбуки.
Выработка такого способа записи было не просто технической мерой, необходимость его, по-видимому, была связана с надобностью точно фиксировать тексты, предназначенные к устному исполнению: тексты имперского ритуала сэммё обладали сакральным и ритуальным статусом в полной мере, более того, именно в устном виде их сакральность достигала своей высшей точки.
Мария Торопыгина.
Ёсино в поэтической антологии «Кайфу:со:»
О, сколько ни смотрю,
Смотреть я не устану
На берег Ёсину-реки,
Где, верно, наслаждались ране,
В далекие года седые мудрецы…
Целью настоящей работы является перевод, комментирование и интерпретация тех стихотворений в китаеязычной поэтической антологии VIII века «Кайфу:со:» («Любимые ветры и травы»), которые посвящены местности Ёсино (вариант прочтения — Ёсину; расположена несколько южнее древних японских столиц Фудзивара и Нара), которая имела огромное значение в деле становления «символического пейзажа» древней и средневековой Японии.
Судя по всему, в сознании правящей элиты в VII–VIII вв. Ёсино ассоциировалось с местопребыванием бессмертных даосских мудрецов, а само нахождение в горах Ёсино было призвано восполнить недостаток сакральной энергетики и жизненной силы. Ёсино в стихах «Кайфу:со:» выступает идеальным местом обитания идеального императора, т. е. является элементом официальной идеологии. Увлечение даосскими идеалами в среде придворных было особенно велико в период Нара. Впоследствии мы наблюдаем умаление даосского элемента в официальной идеологии. Вместе с тем следует помнить, что разработанная в «Кайфу:со:» система образов приобретает впоследствии эстетические коннотации, и прочно входит в ту образность, которая эксплуатировалась японской литературой (в особенности японоязычной поэзией). В связи с этим дешифровка образности стихотворений «Кайфу:со:», которые связаны с Ёсино, имеет большое значение для понимания общего модуса японской культуры.
В японоязычной поэзии вака Ёсино (река Ёсино — Ёсиногава, горы Ёсино — Ёсинояма) является мэйсё (букв. «знаменитое место»), т. е. таким географическим названием, которое наиболее часто упоминается в японской поэзии. В антологии «Манъё:сю» с Ёсино связано порядка 70 стихотворений[218]. В другой поэтической антологии — «Кокинвакасю:» («Собрание старых и новых японских песен», 905–920) — 24 стихотворения[219] (из 1111, составляющих антологию). Одно из этих стихотворений явно свидетельствует о существующей в это время соотнесенности между Ёсино и Китаем. Это стихотворение № 1049, принадлежащее Фудзивара-но Токихира (871–909):
Морокоси-но // Ёсино-но яма ни // комору томо // окурэн то омоу // варэ наранаку ни (В подобных Китаю // Горах Ёсино // Хоть и скрылась, // Что не последую за тобой //Не думай)[220].
Роман XII века «Торикаэбая моногатари» помещает в Ёсино опального принца, вернувшегося из Китая, где он провел несколько лет и знаком со всеми аспектами «китайской учености»[221]. Самым ярким историческим примером восприятия Ёсино идеальным местоположением императора является расположение там южного императорского двора в период Намбокутё (Период южного и северного дворов, 1318–1392)[222]. Что касается «Кайфу:со:», то из 116 сохранившихся стихотворений этого собрания 16 стихотворений (т. е. около 14 процентов) одиннадцати авторов написаны по поводу поездок в Ёсино (№№ 31, 32, 45, 46, 47, 48, 72, 73, 80, 83, 92, 98, 99, 100, 102, 115).
Антология «Кайфу:со:» была составлена в 751 году. Это было время активного заимствования из Китая самых различных идей и политических институтов. Однако необходимо помнить, что именно местные традиции составляли тот мощный субстрат, на который наложились китайские культуроформы. В результате этой «прививки» и была сформирована японская культура, в которую естественным образом вошла китайская образность (в самой широкой трактовке этого понятия).
В связи с этим обращение к истокам этого синтеза представляет собой значительный интерес. В нашем случае мы имеем дело прежде всего с «литературной реальностью». Это понятие требует кавычек, поскольку «Кайфу:со:» (как и большинство источников этого времени) представляет собой в сущности «панкультурную реальность», которая имеет отношение не только к литературе, но и к политике, философии, религии и т. д. В частности, как было показано А. Н. Мещеряковым, сам выбор языка поэтического текста был отражением сложных политико-социальных процессов[223].
В «Кайфу:со:» первоначально входило 120 стихотворений 64 поэтов (четыре стихотворения утрачены, так что сейчас в антологию входят 116 стихотворений). Стихотворения располагаются в хронологическом порядке. Временной охват памятника — около столетия, со второй половины VII до середины VIII века. Все стихотворения памятника — авторские, однако имя составителя антологии неизвестно. Авторы стихотворений — государь Момму (пр. 697–707), принцы, представители высшей аристократии, чиновники, монахи.
218
1 Это число, безусловно, значительно возрастет, если учитывать стихотворения, в которых упоминаются топонимы, обозначающие отдельные места в Ёсино.
219
2 Стихотворение № 925 относится к стихотворениям о Ёсино под вопросом, поскольку единого мнения, действительно ли употребленное в этом стихотворении слово
220
3 В переводе А. А. Долина: «Мною пренебрегла, //В горы Ёсино ты удалилась. // Будь то даже Китай — // Или думаешь, за тобою //Не решусь отправиться следом?!». — «Кокинвакасю». М.: «Радуга», 1995.
221
4 См. «Торикаэбая моногатари, или Путаница». СПб.: «Гиперион», 2003. Перевод М. В. Торопыгиной.
222
5 Императорами южного двора были Годайго (пр. 1318–1339), Гомураками (пр. 1339–1368), Тё:кэй (пр. 1368–1383) и Гокамэяма (пр. 1383–1392).
223
6