«Понимание того, как в конкретном обществе в определенный момент мобилизуются дискурсы биологического полового различия, представляет собой первую стадию вмешательства, которое положит начало переменам», и заключает:
«Это — концептуальная схема, которую можно приложить ко всем видам общественной и политической деятельности. Пытаясь сделать подобную концептуальную схему доступной для других, я надеюсь, что они возьмут ее и используют в борьбе за перемены» (Weedon, 1987, рр. 87,175).
Однако, в худшем случае, постмодернизм представляет собой уснащенную жаргонными выражениями риторику угнетения, которая, отрицая обоснованность таких понятий, как «права», «справедливость» и «разум», приходит к абсолютному релятивизму, неспособному провести различие между свободой и рабством и, следовательно, отрицающему законность попыток феминисток изменить общество.
Поэтому представляется, что, несмотря на важность осознания анализа языка и знания как формы борьбы, феминистки должны подходить к этому с величайшей осторожностью. Они должны избегать соблазна идеалистического знания, доступного лишь «посвященным», оторванного от повседневной жизни и недоступного большинству женщин, а также быть осторожны, полностью отвергая концепции рассудка и справедливости. Важно выработать новые феминистские теории, которые бы рассматривали женщин в качестве отправного пункта и не оставались бы в ловушке структур мужского дискурса. Тем не менее, предостерегает Уидон, «мы не можем позволить себе совсем отбросить разум в интересах патриархата. Разум, как и опыт, требует и деконструкции, и реконструкции в интересах феминизма» (Weedon, 1987, р. 10).
Ясно, что радикальный феминизм представляет фундаментальную угрозу традиционной политической теории в целом. Ее не только переписывают заново, поставив во главу угла женщин и их угнетение, но переопределяют саму природу политики, так как разграничение общественное/частное объявляется недействительным и утверждается, что власть присутствует в самых интимных личных отношениях. Хотя эта основная точка зрения объединяет идеи, содержащиеся в работах более ранних феминисток, радикальный феминизм — новая теория, и многие ее открытия скорее находятся в зачаточном состоянии, чем разработаны до конца. Следовательно, хотя эта теория предлагает новые захватывающие возможности, к ее предложениям следует относиться с осторожностью. В частности, очень важно избегать упрощенных объяснений, которые объясняют угнетение женщин одной причиной либо слишком охотно обобщают условия всех женщин во всех обществах во все исторические эпохи. Необходимо осознавать взаимозависимость всех патриархатных структур. В терминах феминистской политики это значит, что различные виды действий можно рассматривать как взаимно дополняющие, а не альтернативные, так как изменения в одной структуре могут как определять изменения в другой, так и сами ими определяться. Для того чтобы эти действия были эффективными, они должны опираться на реалистичную оценку власти, что позволяет анализировать структуры патриархата не как повсеместно угнетающие, а как множество арен борьбы, на которых могут существовать разные возможности и могут быть завоеваны разные преимущества. Также необходимо исследовать отношения патриархата с другими формами неравенства. В борьбе женщин есть, безусловно, собственная динамика: женщин с мужчинами разделяют гендерные интересы, но одновременно их могут объединять расовые или классовые связи.
Если развитие радикального феминизма пойдет таким путем, вероятно, он может быть синтезирован с некоторыми другими подходами для выработки более сложной, чем прежде, теории. Подобная теория могла бы, по-прежнему, ставить женщин в центр анализа, но при этом исследовала бы взаимоотношения между классовым, расовым угнетением и угнетением по признаку пола, и не отвергала бы полностью либеральные и гуманистические ценности. Она осознала бы повсеместность мужской власти и заинтересованность мужчин в сохранении существующего. устройства, но, отличая структуры угнетения от его носителей, она рассматривала бы мужчин не только как противников, но и как потенциальных союзников. Для этого нужно было бы посмотреть на мужчин как на личностей, движимых иными, чем власть, ценностями, на таких, существование которых в XIX в. подтвердили Томпсон и Милль. Такие мужчины могли найти удовольствие в равном партнерстве, а не в подавлении и при случае даже могли бы согласиться порассуждать о «правах» и «справедливости». Для радикальных сепаратисток подобные предположения — анафема. Различия и конфликты между женщинами и мужчинами для них не социальные конструкции, но биологически обусловленные. А в качестве таковых, по их мнению, они являются постоянными характеристиками человеческого общества, и самое^большее, на что могут надеяться женщины, это создать собственное пространство внутри патриархатного общества. Такая позиция представляет тупик для политической теории и действий, однако, хотя она явно происходит из основных принципов радикального феминизма, это не единственный путь, по которому может пойти развитие феминизма. Идеи, которые обсуждались в предыдущих главах, охватывают чрезвычайно широкую область и не указывают на легкие решения. Однако они могут предоставить точку отсчета для теории, которая была бы более полной, чем прежде, и рефлексировала бы собственные неизбежные ограничения.