В своей заметке по поводу моей статьи "Г. В. Плеханов и большевики", Е. Ананьин (Чарский) счел нужным в парижской "Русской Мысли" от 31 августа 1963 г. напомнить два эпизода из деятельности Плеханова, о которых я не упомянул. Первый, что Плеханов на одном из съездов русской социал-демократии воскликнул: "Если бы в парламенте оказалось враждебное нам большинство, мы были бы обязаны сломить его", и что при этом протестовал с места против заявления Плеханова только д-р Мандельберг". Второй случай грехопадения Г. В. Плеханова - когда он из-за личной обиды на редакцию пятитомника "Общественное движение в России в конце 19-го и в начале 20-го века", и, в частности, на статью А. Н. Потресова, придававшего слишком большое значение легальному марксизму (П. Б. Струве и его группа) в ущерб его, Плеханова, деятельности, опубликовал статью "Под градом пуль" в "Правде" Ленина, где "он жарко и несправедливо нападал на "ликвидаторов".
"Этим своим выступлением, - пишет Ананьин-Чарский, - Плеханов оказал, без сомнения, хорошую услугу якобинскому большевизму".
Последнее совершенно верно. Помню, что и меня в свое время сильно огорчила упомянутая статья Плеханова в ленинской "Правде". Я об этом не писал в своей статье потому именно, что это был незначительный эпизод в деятельности Г. В. Плеханова. Даже А. Н. Потресов, против которого тогда, главным образом, были направлены ядовитые стрелы Плеханова, в своих статьях о Плеханове, написанных им после смерти Плеханова (в петроградском журнале "Былое" и в газете "День") не счел нужным упомянуть этот эпизод.
Что же касается первого эпизода, то тут Ананьину-Чарскому явно изменила память. Упоминаемую им речь Плеханов произнес на втором съезде Российской Социал-Демократической Рабочей Партии, состоявшемся в Лондоне в 1903 году и не д-р Мандельберг (на том съезде он фигурировал под именем Посадовского) протестовал с места против этого выпада Плеханова, а Плеханов, именно, выступил в защиту Посадовского, который произнес весьма антидемократическую речь.
Мандельберг-Посадовский в своей речи на съезде сказал: "Несомненно, что мы не сходимся по следующему основному вопросу: нужно ли подчинить нашу будущую политику тем или другим основным демократическим принципам, признать за ними абсолютную ценность или же все демократические принципы должны быть подчинены исключительно выгодам нашей партии. Я решительно высказываюсь за последнее. Нет ничего такого, что мы не должны были бы подчинить выгодам нашей партии (восклицания с места: "и неприкосновенность личности?) Да! и неприкосновенность личности! Как партия революционная, стремящаяся к своей конечной цели - социальной революции - мы исключительно с точки зрения скорейшего осуществления этой цели, с точки' зрения выгоды нашей партии, должны относиться к демократическим принципам. Если то или другое требование будет невыгодно нам, мы его не будем вводить" (Протоколы второго съезда Р.С.Д.Р.П., Женева, 1904 г. стр. 169).
Вслед за Мандельбергом-Посадовским выступил Плеханов. Он сказал: "Вполне присоединяюсь к словам товарища Посадовского. Каждый данный демократический принцип должен быть рассматриваем не сам по себе в своей отвлеченности, а в его отношении к тому принципу, который может быть назван основным принципом демократии, именно, к принципу, что salus populi suprema lex - в переводе на язык революционера - это значит, что успех революции - высший закон. И если бы для успеха революции потребовалось бы временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы остановиться. Как личное свое мнение, я скажу, что даже на принцип всеобщего избирательного права надо смотреть с точки зрения указанного мною основного принципа демократии. Гипотетически мыслим случай, когда мы, социал-демократы, высказались бы против всеобщего избирательного права. Революционный пролетариат мог бы ограничить политические права высших классов, подобно тому, как высшие классы ограничивали когда-то его политические права. О пригодности такой меры можно было бы судить лишь с точки зрения правила salus revolutia suprema lex. И на эту же точку зрения мы должны были стать и в вопросе о продолжительности парламентов. Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент, то нам следовало бы стараться сделать его долгим парламентом. А если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, через две недели".
В Протоколах отмечено: "Рукоплескания, на некоторых скамьях - шикание, голоса: "вы не должны шикать!" Плеханов: "Почему же нет? Я очень прошу товарищей не стесняться!" Егоров встает и говорит; "Раз такие речи вызывают рукоплескания, то я обязан шикать. Товарищ Плеханов не принял во внимание, что законы войны одни, а законы конституции - другие. Мы пишем свою программу на случай конституции". Далее в Протоколах отмечено: "Гольдблат находит слова Плеханова подражанием буржуазной тактике. Если быть логичным, то, исходя из слов Плеханова, требование всеобщего избирательного права надо вычеркнуть из нашей программы". (Протоколы, стр. 169-170).
Егоров - это был Ефрем Яковлевич Левин, позже отошедший от социал-демократии, в 1917 году - народный социалист, в годы гражданской войны был расстрелян большевиками, кажется в Крыму. Гольдблат - это псевдоним известного деятеля еврейского социал-демократического "Бунда" Владимира Медема, который до конца дней своих был противником большевиков (он умер в 1923 году в Нью-Йорке). Да и д-р Мандельберг всю свою жизнь был меньшевиком, противником большевизма. Он умер в Палестине.
Для меня совершенно несомненно, что Плеханов в последние годы своей жизни отказался от своего ортодоксального марксизма и, в частности, от своих взглядов на демократию и диктатуру, которые он проповедовал до 1905 года, но по тактическим соображениям в годы войны и революции он не считал для себя возможным об этом открыто говорить. Подробнее об этом в следующих главах.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Либерализм в России
"Отныне для меня либерал и человек одно и то же; абсолютист и кнутобой одно и то же. Идея либерализма в высшей степени разумная и христианская, ибо его задачи - возвращение прав личного человека, восстановление человеческого достоинства".
(В. Г. Белинский, "Письмо к Боткину" от 4 октября 1840г.)
На Западе уже почти забыли, а молодое поколение в СССР никогда и не знало, что в России когда-то было либеральное движение, которое сыграло большую роль в борьбе за народную свободу и права человека и гражданина.
В большинстве "Историй русской революции" о русском либерализме упоминается лишь вскользь. Не только большевистские историки, но и большинство иностранных историков русской революции представляют дело так, будто всю борьбу против абсолютизма, борьбу за торжество идей свободы и права, в России вели социалистические партии. Согласно большевистским историкам, главную роль в этой борьбе играли "рабочие и крестьяне под руководством большевистской партии". Другие социалистические партии, эсэры, народные социалисты, трудовики и даже социалдемократы-меньшевики только и делали, что "вредили" и мешали "героической борьбе большевиков против царизма и всего старого прогнившего строя".
На самом деле в подготовке обеих революций, 1905 года и февральской революции 1917 года, превратившей Россию "в самую свободную страну в мире" (как это в апреле 1917 года признал "сам" Ленин), большевики играли очень незначительную роль. А либералы в подготовке обеих революций играли не меньшую роль, чем все социалистические партии, вместе взятые.
Русский либерализм гораздо старше русского социализма. Русский либерализм имеет за собой более, чем столетнюю историю. Первыми либералами в России были отдельные просвещенные представители русской аристократии. Они боролись главным образом за освобождение крестьян.
Это были в первую очередь писатели Новиков и Радищев. После Отечественной войны в России образовались тайные кружки образованных офицеров из высшей аристократии, которые поставили себе задачей добиться конституции для страны. В декабре 1825 года в Петербурге произошло известное восстание "Декабристов", - им руководили офицеры, большинство которых принадлежало к высшей русской аристократии. После подавления восстания либеральное движение в России на время замерло. Но через 10-15 лет оно ожило вновь.