В письме от 22-23 апреля старого стиля Ленин писал: - "Деньги (две тысячи) от Козловского получены. Пакеты до сих пор не получены... С курьерами дело наладить нелегко, но все же примем все меры. Сейчас едет специальный человек для организации всего дела. Надеемся, ему удастся все наладить... Радеку шлем привет". Эти письма Ленина впервые были опубликованы Ганецким, через пять лет, в московском коммунистическом журнале "Пролетарская революция", No 9, 1922 г.
В июле Парвус был в Берлине. Там он уверял представителей германского министерства иностранных дел в неминуемой победе большевиков. 22-го июля он уехал в Швейцарию. Как раз в эти дни в Петрограде вспыхнуло восстание большевиков. Авторы книги "Купец революции" пишут: - "16 и 17 июля по новому стилю, в то время как Гельфанд-Парвус уверял дипломатов в Берлине о предстоящей победе большевиков, Ленин и его партия организовали восстание против Временного Правительства в Петрограде. Оно было подавлено с некоторыми трудностями, и правительство Керенского решило расправиться с большевиками.
18 июля министерство юстиции Временного Правительства опубликовало ряд документов, которые имели целью доказать, что Ленин и большевистская партия виновны в государственной измене. Документы эти были воспроизведены, как доказательство, что большевики получали деньги от германского правительства. Среди опубликованных документов были деловые телеграммы от Ганецкого и Козловского к г-же Суменсон, петроградской представительнице фирмы Нестл и телеграммы Ленина Ганецкому и Александре Коллонтай. На следующий день, 19 июля, вся патриотическая русская печать большими заголовками оповестила население страны о предательстве Ленина. Руководители этой газетной кампании два журналиста - Григорий Алексинский, бывший лидер большевистской фракции во второй Государственной думе, и Владимир Бурцев, старый революционер и известный историк революционного движения. (Бурцев - см. на нашей стр., лдн-книги, ldn-knigi)
Оба они обвиняли большевиков в предательской деятельности еще в 1914 году и еще задолго до этого ненавидели Парвуса".
20 июля Бурцев писал в петроградской либеральной газете "Речь": - "Парвус - не агент-провокатор. Он - больше того, он агент Вильгельма II-го". Министерство юстиции Временного Правительства обвинило большевиков в государственной измене. В обвинительном акте говорилось, что Ганецкий и Александра Коллонтай переводили деньги, которые они получали от Парвуса из Стокгольмского Неа-Банк в Сибирский банк в Петрограде на специальный счет госпожи Суменсон, к которому большевики имели доступ. Главное обвинение против обвиняемых было формулировано в следующих словах: - "Расследование установило, что Яков Ганецкий-Фюрстенберг, проживая в Копенгагене во время войны, имел тесные финансовые связи с Парвусом, агентом германского правительства. Деятельность Парвуса, как агента германского и австрийского правительств, была направлена на поражение России в войне и отделение Украины...
Из многочисленных телеграмм, имеющихся в руках представителей юстиции, установлено, что между госпожой Суменсон, Ульяновым-Лениным, Александрой Коллонтай и Козловским, проживающим в Петрограде, с одной стороны, и Ганецким и Парвусом, с другой - шла постоянная большая переписка. Хотя в этой переписке говорилось о чисто коммерческих делах, об отправке разного рода товаров и о денежных операциях, но она дает достаточно оснований, чтобы сделать заключение, что это было просто прикрытие для сношений шпионского характера".
На основе имевшихся доказательств прокурор Временного Правительства считал доказанным, что обвиняемые сотрудничали с Германией с целью ослабить боеспособность России. В обвинительном акте далее было сказано: - "Для этой цели и на деньги, полученные ими от Германии, они организовали пропаганду среди гражданского населения и в армии, с призывом к немедленному отказу от продолжения военных действий против врага, а также с той же целью к организации в Петрограде с 16-го до 18-го июля 1917 года вооруженного восстания против существующего строя".
Ленину и Зиновьеву, как известно, тогда, во избежание ареста, удалось своевременно бежать из Петрограда и скрыться сначала в деревне, недалеко от Петрограда, а потом Ленин перебрался в Финляндию. Козловский, Суменсон, а позже и Троцкий были арестованы. Вся большевистская партия опять ушла в подполье.
Теперь факт большевистско-германского заговора подтвержден официальными документами германского министерства иностранных дел.
VII
Парвус был не единственный посредник между большевиками и правительством Вильгельма II. Некоторые большевики в своих воспоминаниях рассказали об этом немало фактов. Так напр., известный большевик А. Г. Шляпников в своей книге "Канун семнадцатого года" пишет:
"Нам, большевикам, международный военный и полицейский сыск и провокация не давали покоя и заграницей. Наши антивоенные лозунги, наша антицаристская революционная деятельность не могли не привлечь внимания правительств стран, воевавших с Россией, с Антантой. Германский империализм первый учел возможности использования в своих интересах нашей активной революционной работы в России. Мы эти намерения предвидели... Попытки проникновения в наши ряды германо-австрийской агентуры имели место уже в первые месяцы войны. И первыми агентами империалистов явились социал-демократы. Нам было известно желание немецкого социал-демократа и купца Парвуса "помочь" нашей революционной работе. Но одного намека на это было достаточно для того, чтобы наши заграничные товарищи прекратили всякие отношения со всеми, кто имел какое-нибудь отношение к Парвусу и ему подобным господам". (Выше мы видели, как заграничные товарищи Шляпникова "прекратили всякие отношения со всеми, кто имел какое-либо отношение к Парвусу"). "В том же Стокгольме, - рассказывает далее Шляпников, - к тов. А. М. Колонтай, а затем и ко мне явился соц.-дем. (эстонец) Кескула. При свидании он спекулировал своими связями и знакомством с товарищем Лениным, Зиновьевым и другими членами наших заграничных центров.
Кескула вел себя чрезвычайно странно, высказывался в духе германской ориентации и, наконец, предложил свои услуги, если нам потребуется его помощь в деле получения оружия, типографии и прочих средств борьбы с царизмом. Его образ мыслей и поведение показались нам очень подозрительными, и мы тотчас же почувствовали в нем агента германского генерального штаба и не только отвергли его предложение, но даже прекратили с ним всякие сношения. Связи в Швеции у него были большие. Он имел сношения с финскими "активистами", имел друзей в русском посольстве и в русских банковских страховых кругах. Наш отказ иметь дело с Кескулой не остановил его дальнейших попыток проникнуть при помощи других лиц в нашу среду. В конце 1915 г. мы обнаружили связь секретаря стокгольмской группы РСДРП(б) Богровского с Кескулой. Расследованием выяснили, что он получил от Кескулы деньги, но пользовался ими в личных целях. За нарушение постановления о недопустимости сношений с Кескулой Богровский был исключен из партии...
Вскоре нам удалось напасть на новые следы шпионского окружения нашей стокгольмской группы большевиков. Нам удалось напасть на следы связи Кескулы с высланным из Норвегии левым социалистом датчанином Крузе. В 1915-16 гг. зимой я имел встречу с Крузе в Петербурге в датской гостинице "Дагмара".
Его приезд в Россию, мне показался чрезвычайно подозрительным, а его объяснение путаное, только утвердило во мне закравшееся недоверие. Будучи в 1916 г. в Москве у H. M. Бухариной, я получил еще ряд указаний и сведений, оправдывавших мои подозрения относительно роли и характера деятельности Крузе. Очевидно, не предполагая за собой никаких подозрений, Крузе в Москве предлагал все те средства, которые еще в 1914 г. навязывал нам сам Кескула. Одновременно он пытался использовать наши связи в частности, данный ему Бухариным адрес H. M. Бухариной (В другом месте Шляпников говорит, что Крузе появился у Бухариной, воспользовавшись "случайным знанием адреса". Сама же Бухарина свидетельствовала, что Крузе приехал к ней по поручению ЦК большевиков и что она "виделась с ним часто и подолгу разговаривала".) для установления сношений с пребывавшими в Москве друзьями Кескулы.