"Дорог человек, дорога ему свобода, его возможное на земле счастье, развитие, усложнение и удовлетворение человеческих потребностей. Нельзя забывать о человеке".
В 1895-м году Короленко выступил в качестве защитника невинно осужденных крестьян-удмуртов Вятской губернии, которые были обвинены в человеческом жертвоприношении и приговорены к каторжным работам на разные сроки. Только благодаря энергичным выступлениям Короленко в печати, дело осужденных было пересмотрено, и после защиты их Короленко на суде, они все были оправданы.
В 1904 г. Короленко писал в нелегальном либерально-демократическом журнале "Освобождение":
"Самодержавие несовместимо с жизнью; русская жизнь давно переросла те до нелепого узкие политические рамки, в которые омертвевшим бюрократическим строем она насильно вгоняется. Бессмысленны мечтания остановить или задержать развитие великой страны".
В октябре 1905 года, Короленко буквально рискуя собственной жизнью, спас полтавских евреев от грозившего им погрома. Короленко целые дни проводил на улицах Полтавы, среди толпы, призывая темных людей, готовых броситься громить еврейское население, одуматься, не брать на себя ответственность за страшное кровавое дело. И его призывы возымели свое действие.
Миронов подробно описывает борьбу, которую Короленко вел против смертных казней, ставших после роспуска первых двух Государственных Дум "бытовым явлением".
В 1911 году, когда в Киеве был арестован еврейский приказчик Мендель Бейлис по обвинению его в убийстве христианского мальчика с ритуальной целью, Короленко написал "Обращение к русскому обществу" (по поводу кровавого навета на евреев). Оно было напечатано в петербургской газете "Речь" 30-го ноября 1911 года. Вторым (после академика К. К. Арсеньева) подписал его Короленко, третьим Максим Горький. За ними следовали подписи Леонида Андреева, Алексея Толстого, Сергеева-Ценского, Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус, А. Серафимовича, Федора Сологуба, Александра Блока, Сергея Елпатьевского, Петра Струве, Михаила Туган-Барановского и многих других.
"Воззвание это, - пишет Миронов, - было перепечатано почти всеми газетами, за исключением монархических и черносотенных... Несмотря на плохое здоровье, устраниться от участия в предстоящем процессе Бейлиса Короленко не желал. Он решил стать защитником Бейлиса вне зала суда. Почти два года тянулось следствие по этому делу и Короленко выступал в печати против вдохновителей гнусного процесса, разоблачал его черносотенный погромный характер".
Несмотря на болезнь, Короленко в 1913 году поехал в Киев, чтобы лично присутствовать на разборе дела Бейлиса. Он все время сидел в тесной ложе журналистов и приставив к уху ладонь, внимательно слушал.
Почти каждый день писал корреспонденции и статьи о процессе в "Киевской мысли", в петербургской "Речи" и в московских "Русских ведомостях". 28-го октября, несмотря на то, что пятеро из двенадцати присяжных, в том числе и старшина присяжных, были членами черносотенных организаций, они вынесли Бейлису оправдательный приговор. "По предварительному подсчету, - пишет Миронов, - семеро из присяжных высказались за осуждение. Но когда торжествующий старшина присяжных Мельников приступил к окончательному голосованию, один из крестьян поднялся, повернулся к иконе, широко перекрестился и сказал: "Нет, я не хочу брать греха на душу: не виновен!"
На улицах толпы радостных киевлян - русские, украинцы, евреи - все поздравляли друг друга. Короленко узнавали и устраивали ему бурные овации.
Не скрыл от читателя Миронов и то, что Короленко во время войны был "оборонцем" и за победу в войне России и ее союзников, что он горячо приветствовал революцию в феврале 1917-го года и призывал к единению всех живых сил страны.
"Все эти дни и месяцы, - пишет Миронов, - много времени Короленко проводил на митингах, собраниях, сходах, где его неизменно выбирали почетным председателем".
III
Миронов, однако, умалчал о том, что Короленко за весь период февральской революции защищал Временное правительство, боролся против большевицкой агитации и окябрьский переворот считал величайшим несчастьем для России. Об этом Короленко писал в первые же дни после переворота в пертроградской эсэровской газете "Дело народа". Короленко крайне враждебно относился к большевицкой диктатуре. Он болезненно переживал гражданскую войну и выступал против погромов и бесчинств как "белых", так и "красных". Ленин в разговоре с Бонч-Бруевичем, говоря о позиции Короленко, по словам Миронова, сказал:
- "Вот они все так: называют себя революционерами, социалистами, да еще народными, а что нужно для народа, даже и не представляют себе. Они готовы оставить помещика и фабриканта и попа - всех на старых своих постах, лишь бы была возможность поболтать о тех или иных свободах в какой угодно говорильне. А осуществить революцию на деле - на это у них не хватает пороха и никогда не хватит. Мало надежды, что Короленко поймет, что сейчас делается в России, а, впрочем, надо попытаться рассказать ему все поподробней... По крайней мере пусть знает мотивы всего того, что совершается, может быть, перестанет осуждать и поможет нам в деле утверждения советской власти на местах".
Так говорил Ленин Бонч-Бруевичу и в июне 1920 года послал к Короленко в Полтаву наркома просвещения Луначарского. Миронов пишет:
"Луначарский приехал к Владимиру Галактионовичу, и они долго беседовали спорили и соглашались, делились мыслями и снова спорили. После беседы Луначарский, дружески попрощавшись, уехал на митинг в городской театр.
Вскоре к Короленко приехали искать заступничества родственники приговоренных к расстрелу по обвинению в злостной спекуляции хлебом. Короленко сразу отправился на митинг, где говорил Луначарский. Увидев в зале Короленко, Луначарский подумал, что Владимир Галактионович пришел послушать его речь. "Луначарский, пишет Миронов, - уже шел навстречу, радуясь, что старый писатель оказался на большевицком митинге. Волнуясь, Короленко рассказал ему о цели своего приезда. "Докажите в самом деле, - сказал ему Короленко, - что вы чувствуете себя сильными, пусть ваш приезд ознаменуется не актом жестокости, а актом милосердия".
Луначарский обещал сделать все, что в его силах, чтобы удовлетворить его просьбу. Но на следующий день Короленко получил от Луначарского записку, что смертный приговор уже приведен в исполнение "еще до моего приезда". Через несколько дней Луначарский и Короленко снова встретились, и они условились, что Короленко изложит свои взгляды о революции и политике советской власти в ряде писем к нему, которые Луначарский обещал напечатать в "Известиях" со своим ответом на них.
"В письмах к Луначарскому, - пишет Миронов, - Владимир Галактионович Короленко высказался с присущей ему прямотой и откровенностью. Ленин оказался прав. Писем Короленко к Луначарскому Миронов не приводит, но он многозначительно замечает, что "он, Короленко, не верил ни в утопию прошлого, ни в утопию будущего".
На этом Миронов, собственно говоря, мог бы закончить и поставить точку. Писать явную ложь, что Короленко к концу жизни примирился с коммунистической диктатурой, Миронов не мог, поэтому он или скорее всего редакторы его книги придумали следующий трюк.
В конце книги сказано, что ученый К. Тимирязев, бывший товарищ Короленко в старые студенческие годы, благословлял коммунистов, преклонялся перед Лениным и "восхищался его гениальным разрешением мировых вопросов в теории и в деле". И за всем этим следует: "Короленко был убежден, что Тимирязев был человек глубоко честный и искренний".
А между тем в своих Письмах к Луначарскому, написанных им в 1920-ом году, за год до своей смерти и напечатанных в 1922-ом году в парижском журнале "Современные записки" Короленко писал:
"Европейские пролетарии за вами не пошли. Они думают, что капитализм даже в Европе не завершил своего дела и что его работа еще может быть полезной для будущего... Такие вещи, как свобода мысли, собраний, слова и печати для европейских пролетариев не простые "буржуазные предрассудки", а необходимые орудия, которые человечество добыло путем долгой и не бесплодной борьбы и прогресса. Только вы, никогда не знавшие вполне этих свобод и не научившиеся пользоваться ими совместно с народом, объявляете их "буржуазным предрассудком", лишь тормозящим дело справедливости.