Может быть ученых, выступавших на совещании, заставляли признать как неоспоримый факт существование живого вещества, способного порождать клетки. И это неверно. Фактом концепция живого вещества станет лишь тогда, когда результаты О. Б. Лепешинской будут не только подтверждены наблюдениями других исследователей, но и найдут свое место в общей картине развития организма. В таком случае, на чем В. Н. Сойфер основывал свою критику Ольги Борисовны? Единственное, что я вычитал из его книг, так это его утверждение, что живого вещества нет, поскольку его никто не видел, разумеется, кроме О. Б. Лепешинской. Еще дальше пошли в оценке идей О. Б. Лепешинской некоторые другие ученые (из близких по времени работ см., например, книгу Ю. Я. Грицмана, 1993, с. 57), которые утверждали, что будто бы Лепешинская пытается возродить давно отвергнутую теорию самозарождения, т. е., если быть точным, идею возникновения живого из неживого. На майском совещании на этот момент обратил внимание академик Е. Н. Павловский (Совещание, 1951, с. 90). Не лишнем в этой связи будет привести его точные слова: «Критики, как уже указывалось, считали такую постановку проблемы [защищаемую О. Б. Лепешинской] возвратом к воззрениям о самопроизвольном зарождении организмов. Такое сравнение не ко времени и не к месту. Дело касается возможности становления клеточной структуры из ныне существующей живой материи, которая в своем образовании связана с тем или другим организмом. Складов живой материи, где-либо в природе возникшей самопроизвольно, вне участия живых организмов, мы не имеем, во всяком случае пока они не открыты. Следовательно отпадает и грубое сравнение произведенных исследований с опытами Парацельса, и попытка отбросить самую проблему куда-то назад, в средневековье» (выделено нами).
Вернемся к воспоминаниям Я. Л. Рапопорта. О психологических факторах, связанных с конформизмом ученых, он сказал достаточно подробно. В то же время при разборе социально-политических факторов ограничился двумя примерами. Он, в частности, привел два эпизода, которые недвусмысленно указывают на организаторов сессии. Эпизод, свидетелем которого был Я. Л. Рапопорт, связан с академиком Д. Н. Насоновым, который критиковал работы О. Б. Лепешинской и которому пришлось в конечном итоге сдаться и каяться. Д. Н. Насонов, по словам Я. Л. Рапопорта ([1988] 2003, с. 273), сидел «в холле Академии медицинских наук… и время от времени звонил в ЦК партии заведующему отделом науки Ю. А. Жданову, дожидаясь приема у него и рассчитывая на него». На все звонки Д. Н. Насонова секретарь Ю. А. Жданова отвечал, что тот вышел или на совещании, но обязательно будет. Поэтому любезно просил перезвонить через час. И так продолжалось весь рабочий день. Возникает вопрос, почему Ю. А. Жданов, который до этого лично общался с ленинградскими учеными, побуждая их выступить против Т. Д. Лысенко, вдруг стал недоступным бюрократом? Не был ли он как-то связан с письмом тринадцати и теперь не хотел встречаться с Д. Н. Насоновым, поскольку не мог ему сказать ничего утешительного. Не всё зависело от Ю. А. Жданова.
«Второй раз это было на сессии Академии наук летом в Доме ученых, когда он выступил с покаянием (на покаяние тоже надо было получить согласие власть предержащих, чтобы оно было принято). После покаяния он выскочил в фойе, закрыв лицо руками с возгласами: “Как стыдно!”» (с. 273–274). Значит летом была еще одна сессия, на которой надо было каяться в форме самокритики. Из сказанного ясно, что организовал и майскую, и летнюю сессии Агитпроп.
Мысль о том, что Ю. А. Жданов имел непосредственное отношение к письму тринадцати, косвенно подтверждает В. Н. Сойфер (1998, с. 141): «Оказывается, незадолго до первого совещания по живому веществу и, не зная, что оно готовится, Насонов посетил заведующего отделом науки ЦК партии Юрия Андреевича Жданова… Говорили о разных делах… но непонятно было Насонову, почему Жданов сворачивал разговор на колею, Насонову неприятную: на “труды” Лепешинской… Жданов настоятельно попросил Насонова изыскать время и силы на экспериментальную, самую тщательную перепроверку всего, о чем трубила Лепешинская…».
Эта встреча могла иметь место в конце зимы или весной 1950 г. Сразу возникает вопрос, зачем Д. Н. Насонов поехал в Москву к Ю. А. Жданову. Какие их связывали дела, которые были под силу решить крупному чиновнику Агитпропа. В. Н. Сойфер пишет, что «Во время этой встречи Насонов заручился устной поддержкой Жданова». В чем Д. Н. Насонов хотел заручится поддержкой Агитпропа и почему Ю. А. Жданов настоятельно советовал экстренно перепроверить опыты О. Б. Лепешинской? Ответ более или менее очевиден. Д. Н. Насонова, Ю. А. Жданова и О. Б. Лепешинскую связывало письмо тринадцати. Ю. А. Жданов уже знал, что недовольство в верхах письмом было связано с бездоказательностью критики, которая отвергла результаты опытов О. Б. Лепешинской по чисто теоретическим соображениям. Поэтому Ю. А. Жданов и говорил, что нужно срочно перепроверить эксперименты О. Б. Лепешинской. Д. Н. Насонов, возможно, по чисто русской расхлябанности, видимо, каждый раз находил «объективные» отговорки отложить это дело на следующий день и дождался того, что гром грянул, а материалов с проверкой опытов нет. Тем самым Д. Н. Насонов подвел Ю. А. Жданова. И что тому оставалось теперь делать, кроме как скрываться от Д. Н. Насонова, о чем поведал в своих воспоминаниях Я. Л. Рапопорт. В. Н. Сойфер пишет, Д. Н. Насонов написал несколько писем Ю. А. Жданову, на которые тот не ответил. И это понятно. Не мог Ю. А. Жданов ответить Д. Н. Насонову, что без прямых доказательств, опровергающих экспериментальные данные Лепешинской, помочь ленинградцам теперь не в его силах.