Первым секретарем Ленинградского обкома партии стал Г. В. Романов, который с 1962 года выполнял работу второго секретаря этого же обкома. В конце 60-х годов мало кто знал о Романове, и его новое назначение не породило никаких слухов, кроме множества различных анекдотов, связанных с его фамилией, – в Петербурге-Ленинграде возродилась-де новая династия Романовых. Только через несколько лет Г. В. Романов вошел в состав Политбюро, что так и не удалось сделать его предшественнику, слишком любившему пикантные морские прогулки на яхте.
Все перечисленные выше перемены в верхних эшелонах власти не сделали, однако, Брежнева к концу 60-х годов хозяином положения, ибо многие из членов Политбюро выдвинулись еще при Сталине и занимали не только в 40-е, но и в 50-е годы гораздо более высокое и прочное положение в партии и государстве. Другая часть членов Политбюро выдвинулась, как и сам Брежнев, во времена Хрущева. Этим людям Брежнев был обязан своим избранием на пост лидера партии и поэтому никак не мог игнорировать их мнение. И все же, пользуясь своим положением и возможностями, Леонид Ильич начал осторожно выдвигать ближайших друзей и дальних родственников на важные посты в партийном и государственном аппарате. Я уже говорил выше о Цвигуне, Циневе и Павловском. В органах Министерства охраны общественного порядка не оказалось таких авторитетных профессиональных лидеров, которые могли оказать давление на Политбюро, и предложение Брежнева – назначить министром не одного из генералов внутренних войск, а партийного работника – было принято. Брежнев предложил на этот пост кандидатуру Н. А. Щелокова, старого друга семьи, выпускника все того же Днепропетровского металлургического института, который все еще работал в Молдавии в качестве второго секретаря ЦК КП Молдавии. В 1968 году было решено восстановить упраздненное при Хрущеве общесоюзное Министерство внутренних дел. И министром стал все тот же Щелоков. Семичастный утверждает ныне, что и он, занимавший тогда еще пост председателя КГБ, и Шелепин, как член Политбюро, выступили с решительными возражениями против кандидатуры Щелокова[45]. Может быть. Но Брежнева поддержали Подгорный, Шелест и другие. Щелоков быстро перебрался в Москву. Он получил большую квартиру в том же доме на Кутузовском проспекте, где жил и сам Брежнев. В этом же доме этажом выше имел квартиру и Андропов. Вскоре Щелоков получил и большую дачу в подмосковном правительственном поселке Жуковка.
Еще в 1965 году членом Военного совета и начальником политуправления Московского военного округа стал один из ближайших друзей и соратников Л. И. Брежнева еще по работе в партийных органах Днепропетровска в довоенные годы К. С. Грушевой. Важный пост управляющего делами ЦК КПСС занял давний выпускник все того же Днепропетровского металлургического института Г. С. Павлов, работавший до того на малозначительном посту в аппарате Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Еще более важный пост заведующего Общим отделом ЦК КПСС занял в 1965 году К. У. Черненко, перешедший сюда с должности начальника секретариата Президиума Верховного Совета СССР, где, как я упоминал, ему было трудно сработаться с А. И. Микояном. Стал быстро увеличиваться и личный секретариат генсека, возглавляемый днепропетровцем Г. Э. Цукановым. К концу 60-х годов в нем имелось уже около 20 помощников, секретарей и референтов. В их числе были и крайне агрессивные, но малограмотные сталинисты вроде В. А. Голикова, и очень компетентные антисталинисты, как, например, А. Е. Бовин. Еще один близкий друг и земляк Брежнева, Н. А. Тихонов, перешел с более скромной должности заместителя председателя Госплана СССР на высокий пост заместителя Председателя Совета Министров СССР. Неудивительно, что после XXIII съезда КПСС Н. А. Тихонов был также переведен из кандидатов в члены ЦК КПСС.
Немалое недовольство как в партийных кругах, так и в кругах работников науки и просвещения вызвало быстрое возвышение С. П. Трапезникова, который с должности проректора Высшей партийной школы при ЦК КПСС перешел на высокий в партийной иерархии пост заведующего отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС. Этот человек, которому стали теперь подведомственны и Академия наук СССР, и министерства просвещения и высшего образования, отличался не только феноменальной безграмотностью, но и крайним апломбом. Во время его выступлений перед научными работниками или работниками просвещения слушатели забавлялись тем, что составляли списки грубых ошибок и оговорок, нелепых оборотов речи, допущенных докладчиком. Вскоре после появления Трапезникова в ЦК КПСС московские издательства начали выпускать в свет одну за другой книги Трапезникова, посвященные истории КПСС, проблемам аграрной политики партии и идеологии. Вероятно, он передавал в издательства те рукописи и стенограммы, которые в прошлом не мог опубликовать. Наверное, Трапезников искренне думал, что это сможет укрепить его авторитет среди ученых-обществоведов и партийных работников. Однако в этих опусах имелось так много фактических, да и просто стилистических ошибок, что обширные выписки из них ходили в среде московской интеллигенции вместе с материалами «самиздата». Мне, как недавнему работнику крупного педагогического издательства, было трудно понять, как эти книги могли увидеть свет. Или у Трапезникова имелись еще более неграмотные, чем он, редакторы, или его рукописи в спешке вообще не редактировались, или издательства сознательно ограничивались лишь минимальной правкой, чтобы скомпрометировать автора. Ко всему прочему, этот человек оказался чрезвычайно тщеславен.