Правда: республика у насъ недолговѣчна; и я укажу на причину этого явленія, чтобы разъ навсегда заткнуть ротъ какъ сторонникамъ абсолютной власти, такъ и сторонникамъ модератизма. Сгубили республику въ 1799 и 1851 гг. не пороки ея конституціи: эти пороки по существу своему не помѣшали бы ей просуществовать хотя бы одинъ человѣческій вѣкъ: гибель ея произошла просто потому, что низшіе классы, ради которыхъ въ особенности была провозглашена республика и верховная власть которыхъ была освящена конституціей, очутились, по небрежности или измѣнѣ законодателя, въ такомъ положеніи, что не имѣли никакого положительнаго интереса въ сохраненіи новаго порядка вещей.
Честная буржуазія, питающая такой ужасъ къ демократическому порядку, вопервыхъ потому, что онъ кажется ей организованнымъ противу нея; далѣе, потому, что онъ будто бы страдаетъ еще другимъ не менѣе важнымъ недостаткомъ, именно не представляетъ, по ея мнѣнію, никакой гарантіи устойчивости, эта буржуазія повидимому никогда не обращала вниманія на ту простую вещь, что въ концѣ концовъ человѣчество не можетъ долго оставаться добродѣтельнымъ наперекоръ своимъ собственнымъ интересамъ. Хотите, чтобы граждане были всегда усердны и вѣрны? Сдѣлайте такъ, чтобы имъ отъ этого предстояло болѣе пользы, чѣмъ вреда. Но объ этомъ никогда не заботились наши основатели демократіи. Въ то время какъ при монархической конституціи король, его домъ и аристократія (когда она есть, а рѣдко бываетъ, чтобы ея не было, потому что она постоянно видоизмѣняется), всѣ имѣютъ извѣстныя матеріальныя выгоды, вполнѣ гарантированныя, выгоды, которыя у нихъ народъ не оспариваетъ; при демократической конституціи, при которой высшіе классы всегда съумѣютъ соблюсти свои интересы, только одинъ народъ ничего не имѣетъ; законодатель ему ничего не назначаетъ, ничего не оставляетъ, ничего не гарантируетъ; народъ остается совсѣмъ не заинтересованнымъ, какъ будто дѣло до него нисколько не касается. Такъ что самодержавный народъ, посредствомъ періодической всеобщей подачи голосовъ каждые 3 года или каждые 5 лѣтъ возобновляющій отреченіе отъ своихъ правъ, какъ-бы въ придачу къ этому, наказывается еще лишеніемъ какихъ бы то ни было преимуществъ. Онъ настоящій царь безъ владѣній, Іоаннъ Безземельный или Готье Неимущій: изъ всего царскаго великолѣпія и величія сохраняющій лишь титулъ, пустой звукъ: самодержавіе. Это нелѣпо, обидно, смѣшно, но это такъ.
При монархическомъ устройствѣ государь и его семейство имѣютъ свое содержаніе (liste civile), свои удѣлы, замки, домены, кромѣ того отъ времени до времени кой-какіе барыши; сенаторы, великіе сановники имѣютъ свои оклады и пенсіи; буржуазія — привиллегію на мѣста всякаго рода: она не брезгаетъ никакимъ жалованьемъ, потому что отъ маленькаго можно перейти къ большому. Что же демократическія конституціи сдѣлали для народа? Обезпечили ли для него какую нибудь милостыню, какую нибудь крупицу со стола общественнаго богатства? Въ 1848 г. рабочіе просили права на трудъ: отказано. Они смотрятъ теперь какъ на благодѣяніе на разрѣшеніе имъ дѣлать складчины для ухода за своими больными и для призрѣнія своихъ стариковъ. Одинъ декретъ люксембургской коммиссіи сдѣлалъ изъ Тюильри Отель инвалидовъ народа: не прошло двухъ недѣль послѣ торжества революціи, какъ приказъ Коссидьера уже выгоняетъ вонъ поселившихся въ отелѣ. Ради республики народъ терпѣлъ нищету три мѣсяца; но послѣ іюньскихъ дней терпѣніе его лопнуло и онъ сталъ кричать: Да здравствуетъ Наполеонъ! Что ему было пользы отъ такой демократіи?
Скажутъ, что республика была бѣдна, обременена долгами, казна опустѣла, капиталы скрылись, биржа и собственность были парализованы. Притомъ же, спросятъ, какъ помочь такой нищетѣ, какъ насытить такіе неутолимые аппетиты? Что такое династія, аристократія, составляющая одну тысячную часть націи, въ сравненіи съ милліонами голодныхъ людей? Не будемъ же ставить въ преступленіе демократіи безсиліе, присущее самому человѣчеству. Самодержавный народъ заботится о томъ, чтобы государь, его избранникъ, и его представители жили въ роскоши: онъ этимъ тщеславится и утѣшается въ своей бѣдности. Онъ не требуетъ для себя возможности жить Крезомъ или сибаритомъ, онъ знаетъ, что это невозможно и даже безнравственно.