Выборы, как и положено при авторитаризме, играют при этом вторичную и несущественную роль. Как по теоретическим основаниям, так и по эмпирическим данным можно с уверенностью констатировать, что электоральные авторитарные режимы не прекращают свое существование в результате волеизъявления на избирательных участках. В лучшем случае выборы могут послужить сравнительно удобным и безопасным способом отказа от власти для правящей группы, которая уже потерпела поражение в совсем иных политических битвах. Автократии проводят выборы, собственно говоря, ровно потому, что они полезны для автократов. Но верно и то, что для любого авторитарного режима выборы становятся моментом турбулентности, своего рода управляемого политического кризиса. А поскольку у управляемости есть свои ограничения, такие моменты чреваты рисками. Обычно автократии легко управляются с такими рисками, полагаясь на политические механизмы, которые лежат в их основании. Происхождение авторитарного режима накладывает отпечаток на всю его дальнейшую историю.
Проблема, которая особенно затрудняет понимание перспектив современного российского режима, состоит именно в том, что, будучи персоналистской диктатурой, он является электоральным не только по вторичным характеристикам своего функционирования, но и по происхождению. Из 57 случаев устойчивого электорального авторитаризма, идентифицированных в моей книге, к этой категории, помимо современной России, можно отнести лишь режимы, существовавшие до недавнего времени в Армении, а также, в 1970—1980-х годах, в Гайане. Оба эти режима закончились переходами к демократии, в первом случае – в результате массовых выступлений, вызванных фальсификацией результатов выборов, а во втором – в результате демократизации сверху, во многом обусловленной кончиной диктатора в сочетании с сильным внешним давлением. Подобные исходы, как и относительная недолговечность этих режимов, должны бы настраивать на оптимистический лад по поводу перспектив демократизации в России.
К сожалению, консервативный прогноз такого рода не выглядит убедительным из-за колоссальной специфики этих случаев. Не вдаваясь в детали, можно редуцировать эту специфику до одного базового фактора: степень персонализации власти. Как дореволюционная Армения, так и авторитарная Гайана значительно уступали России по этому параметру. Гайанский режим был преимущественно партийным, причем правящая партия имела серьезную организационную историю и глубокие социальные корни. И даже в этих условиях выбор в пользу демократизации был сделан только после того, как диктатор ушел со сцены по естественной причине.
Что касается Армении, то там автократ находился у власти сравнительно недолго и вынужден был считаться как со своим предшественником, добровольно уступившим власть по истечении конституционно обусловленного срока, так и с другими политическими силами, деятельность которых подвергалась лишь сравнительно мягким, по меркам мирового авторитаризма, ограничениям. Отнюдь не безраздельным был и контроль автократа над силовыми структурами, пользовавшимися значительной автономией благодаря своему происхождению из горнила карабахского конфликта.
Случай России – совсем другой. Текущая ситуация в России дает основания для пессимистического консервативного прогноза. Обычные факторы, способствующие краху электорального авторитаризма, в России отсутствуют. Однако теоретический прогноз не так однозначен. Все авторитарные режимы нуждаются в том, чтобы выборы, если уж они проводятся, сохраняли известное правдоподобие в глазах правящего класса, населения и международного сообщества. Иначе выборы просто бесполезны для них. Однако для большинства авторитарных режимов выборы глубоко вторичны, и поэтому, как свидетельствует опыт стран вроде Сирии, их превращение в полную фикцию не приносит властям большого вреда.
В России базовые институты поддержания власти настолько слабы и неформальны, что без правдоподобных выборов политика становится игрой без правил, царством полного произвола. А в игре без правил, как известно, возможен любой исход. Если минимально конкретизировать этот тезис, то можно сказать, что в такой игре любой ее участник может составить угрозу, которую ведущий игрок не сможет ни предвидеть, ни предотвратить. Поэтому теоретически возможно, что, превращая выборы в полную фикцию, режимы российского типа подрывают основу собственного существования и минимизация текущих рисков оборачивается перспективой коллапса в обозримом будущем.