В телеграмме 27 февраля 1917 Николаю II сообщили, что «Гражданская война началась и разгорается…На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом»[2, 230] Необходимо было отменить высочайший указ о запрете заседаний Государственной Думы и вновь созвать законодательные палаты, иначе «крушение России, а с ней и династии – неминуемо». Николая такое заявление шокировало.
В 8 часов вечера 27 февраля 1917 г. начался последний царский обед в Ставке. Император появился за несколько минут до назначенного времени. На нем – рубаха защитного цвета, лицо – серое, настроение подавленное. В полном молчании обошел присутствующих и пригласил всех к столу. Рядом с ним находился герой военной кампании в Галиции, известный боевой генерал II. И. Иванов. Сама трапеза мало кого занимала. Все прислушивались к разговору Николая II с Ивановым. Как всегда, первым встал из-за стола император, сделав общий поклон, удалился в свой кабинет. Стали расходиться и остальные. Генерал Иванов остановил нескольких членов Ставки и сообщил им, что государь распорядился отправиться ему с батальоном Георгиевских кавалеров и некоторыми другими частями в Царское Село, а затем – в Петроград для восстановления порядка. Отбыть он должен был сегодня же ночью. Вскоре стало известно, что императором послана телеграмма М. В. Родзянко с согласием на создание ответственного министерства и отдано распоряжение о подготовке к отъезду. После полуночи Николай II перебрался в поезд, отбывший в 5 часов утра 28 февраля из Могилева в Петроград.
Маршрут пролегал через Смоленск-Лихославль-Тосно на Царское. В Вязьме были после полудня, и царь послал телеграмму жене, в которой справился о самочувствии семьи, сообщил о погоде и лишь вскользь упомянул о сложившейся ситуации. В Лихославль прибыли вечером, и здесь получил весточку от Аликс о том, что у них все спокойно. В 21 час 27 минут телеграфировал в Царское: «Благодарю за известие. Рад, что у вас благополучно. Завтра утром надеюсь быть дома. Обнимаю тебя и детей, храни Господь. Ники»[3, 688]. На всех станциях царило полное спокойствие и порядок. Раскаты петроградской грозы не докатились еще до глубины России. Царь со всеми был ровен, сдержан и ничем не выдавал своих глубоких внутренних переживаний, он непрестанно думал о своих близких, о судьбе России и династии.
В столице же власти царя уже не существовало. Временный комитет Государственной Думы был преобразован во Временное правительство, в состав которого вошли давние недоброжелатели Николая II: П. Н. Милюков, А. И. Гучков и откровеннейший враг трона и династии социалист А. Ф. Керенский. На улицах царило радостное возбуждение. Торжествовал красный цвет флагов и наскоро намалеванных транспарантов, на которых преобладал один лозунг: «Долой самодержавие!»[4, 153] Никто уже не работал, и казалось, что чуть ли не все жители трехмиллионного города вышли на улицу в уверенности, что черные дни миновали, что теперь начнется новая, светлая жизнь без горестей и печалей. Восторги принимали порой характер истерии. Толпы солдат, матросов, студентов, рабочих, низших служащих стекались к резиденции Государственной Думы – Таврическому дворцу, у парадных дверей которого происходил нескончаемый митинг. Ораторы сменяли один другого. Особенно воодушевило собравшихся выступление нового министра юстиции А. Ф. Керенского, заклеймившего старую власть и провозгласившего наступление эры мира и благоденствия в России.
Новой власти стали присягать воинские части, и почти никто уже не сомневался, что со старым режимом покончено раз и навсегда. Удивление и восторг собравшихся вызвало появление кузена Николая II, великого князя Кирилла Владимировича, который с красным бантом на груди привел свой Гвардейский экипаж и встал на сторону победителей. Со всех концов города стали привозить арестованных царевых слуг и наиболее заметных помещали в министерском павильоне Таврического дворца. К вечеру 1 марта здесь находился цвет сановной иерархии, люди, совсем еще недавно обитавшие на недосягаемой высоте: бывшие премьеры И. Л. Горемыкин и Б. В. Штюрмер, председатель Государственного совета И. Г. Щегловитов, обер-прокурор Священного Синода В. К. Саблер.
Казалось, что даже холодный мартовский воздух стал горячее от всеобщего ликования и радостных надежд. Разом опустели церкви, и быстро входило в моду новое слово «товарищ». Но всех, особенно новых правителей, занимал один вопрос: где царь, что он делает? Под напором всеобщей эйфории быстро возобладало убеждение, что «этот деспот», «этот изменник» и «его жена-немка» должны быть отлучены от власти.[5, 221] Им не может быть предоставлено никакой роли в новой, свободной России. Слухи опережали официальную информацию властей, и события сменялись так быстро, что сообщения экстренных выпусков столичных газет устаревали еще в типографиях.
Совершенно неожиданно для думцев, возник Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, сразу ставший центром крайних требований и лозунгов. Председатель Думы М. В. Родзянко, самоуверенный и поднаторевший в думских прениях деятель, отправился туда и перед расхристанными солдатами и какими-то «штафирками» произнес страстную патриотическую речь, призывая к единению, к согласию всех элементов общества для защиты русской земли. Ему хлопали, но затем все испортил какой-то депутат, выступивший следом: «Товарищи! Господин Родзянко говорит о том, чтобы мы русскую землю спасали. Так это понятно. У господина Родзянко есть что спасать. Не малый кусочек у него этой земли в Екатеринославской губернии, да какой земли! Так что Родзянко и другим помещикам из Государственной Думы есть что спасать. А будете ли вы спасать ее, если земля из помещичьей станет нашей?» [6, 324]Такого поворота событий не ожидал никто. Необходимо было немедленно укреплять власть и для всеобщего успокоения добиться отречения императора в пользу своего сына. Должна существовать преемственность власти, и если на престоле окажется чистый и, конечно же, не запятнанный никакими политическими делами мальчик, то русские сердца смягчатся, и можно будет следовать ответственному правительственному курсу. Родзянко обсудил план с некоторыми известными депутатами Думы, разделявшими эти взгляды. Уже 1 марта, вечером, возникла идея ехать на встречу с царем и уговорить его согласиться на отречение. Замысел решили не разглашать, обставить все скрытно, чтобы какие-нибудь непредвиденные обстоятельства не нарушили его. Постановили, что поедет сам Родзянко, депутат В. В. Шульгин и член Государственного совета А. И. Гучков, человек, широко известный в России своей резкой критикой старой власти. Позже все-таки возобладало мнение, что Родзянко лучше остаться в Питере и держать под контролем события. Депутация не была уверена в благоприятном исходе своей миссии, но решили не возвращаться без достижения согласия.
Уже в полной темноте, около восьми часов вечера 1 марта, царский поезд подошел к станции Псков. На платформе было немного народа, оживления не отмечалось. Встречал губернатор, представители местной администрации, несколько офицеров и прибывшие ранее чины свиты. Царь принял в вагоне губернатора. В это время на платформе появилась согбенная фигура генерала Н. В. Рузского в сопровождении начальника штаба и адъютанта. В ожидании приема он разговорился с несколькими свитскими, обратившимися к нему с призывом помочь государю в этот трудный час. Ответ старого генерала поверг всех в ужас. Он не только не высказал желания следовать долгу и присяге, но прямо заявил, что «теперь надо сдаться на милость победителя». Затем он был проведен в вагон императора. Царь пригласил генерала к обеду, во время которого задал несколько вопросов о положении на Северном фронте и в Петрограде и со своей стороны сообщил, что ожидает приезда Родзянко, от которого надеется получить подробные сведения о событиях в столице. Рузский попросил об аудиенции, и монарх пригласил его к себе через час.