— Да, действительно, в этом вся беда, — сказал Шарль. — Притом она так велика, что, слушая слова настоятеля, я начинаю думать; что иду прямо против течения. В сущности, то, что он сказал вам, совершенно обескураживает. Как такой лилипут, как я, сможет бороться с этим разрывом? — И он рассмеялся от всей души.
Позже они остановились в том месте, где аллея начинала углубляться в лес, и смотрели на залитый лунным светом дом, на его мирную, безмятежную громаду, на посеребренную луной черепичную крышу. Шарль сказал Хартову:
— Было бы гораздо проще, если бы политика была только искусством брать власть.
— Позвольте мне сказать вам кое-что, — отозвался Хартов. — У меня возникло ощущение, что я занялся политикой в тот день, когда примкнул к офицерам, задумавшим физически уничтожить Гитлера. Мы пришли к выводу, что надо остановить войну, и ликвидация Гитлера была необходимым условием. Так вот: никогда в жизни я не был так счастлив, как в те месяцы, когда решение мое было принято и я участвовал в заговоре.
— По-видимому, — сказал Шарль, — в политике, как и в любви, есть момент кристаллизации.
12
Хартов уехал из Ла-Виль-Элу через два дня. Отпуск Шарля кончался, и у него оставалось всего несколько дней до возвращения в Москву. Однажды утром раздался удививший его телефонный звонок. Звонил бывший настоятель коллежа в Сен-Л., который тоном, показавшимся Шарлю заискивающим, выразил желание повидать его. Он узнал, что «его бывший ученик сделал блестящую карьеру в дипломатии и это неудивительно», что он работает в посольстве Франции в Москве. Ему бы так хотелось послушать рассказы Шарля, тот, должно быть, видел столько интересного. Не может ли он уделить несколько минут своему бывшему директору, ныне находящемуся на пенсии? Шарль, несмотря на скорый отъезд, не смог отвертеться и назначил встречу на следующий день.
В назначенный час Кристина и Шарль увидели, что в гостиную входит аббат Корбель. Он был не один. Он объяснил, что позволил себе прийти в сопровождении своего зятя, метра Роаннека, нотариуса, который очень хотел познакомиться с Шарлем. Аббат совсем не изменился, хотя прошло десять лет с тех пор, как Шарль закончил коллеж. Кстати, на вопрос Шарля, вежливо поинтересовавшегося его здоровьем, он ответил, что чувствует себя великолепно. Освободившись от хлопот, которые причиняло ему в течение 20 лет заведование коллежем, он смог наконец посвятить себя чтению, размышлениям, даже сочинительству, одновременно он является, священником в доме для престарелых. Между прочим, два года тому назад — как быстро бежит время! — он выпустил маленькую брошюрку, плод своего педагогического опыта. Доставит ли его бывший и блестящий ученик, подумать только, выпускник Национальной школы администрации, секретарь при посольстве, доставит ли он ему удовольствие и примет ли этот экземпляр с дарственной надписью? Шарль, благодаря его, бросил взгляд на сочинение, озаглавленное «Дорога жизни», и отложил его на соседний стол.
— Вы еще над чем-нибудь работаете, господин настоятель? — вежливо спросил он.
— Ах, дорогой друг, вы попали в чувствительное место!
— Простите меня, — сказал Шарль, изображая легкое смущение.
— Ничего, ничего, но не стану скрывать от вас, что у меня есть замысел и я уже даже начал работать над книгой. Вам, наверное, покажется странным, что духовное лицо взялось за подобную тему. Видите ли, я немного историк и, с тех пор как вышел на пенсию, занялся исследованием эволюции политических идей в нашем крае начиная с середины XVIII века. Работа захватывающая, увлекательная, но в то же время она меня так угнетает!
— Угнетает? — переспросил Шарль.
Угнетает, пояснил настоятель, ибо подтверждает то, что он, опираясь на свой скромный опыт и прожитую жизнь, — увы! — констатировал сам: