— Господи, — произносит он все тем же неестественным голосом. И замолкает, как будто ему трудно продолжать. — Господи, — повторяет он, — ибо такова воля Твоя, да свершится все по воле Твоей.
Он замолкает, по-прежнему стоя с высоко поднятой головой. Шарлю немного смешно, и в то же время он чувствует себя несчастным оттого, что у него связаны руки. Но вот он видит, что взгляд Жана обращается к нему.
— Господи, — говорит он, — сжалься над этим невинным чадом.
Последние слова коробят Шарля. Он начинает понимать, в чем дело.
— Подойди сюда, — бросает ему Жан своим обычным голосом, словно театральный режиссер между двумя репликами.
Шарль решил играть свою роль. Он подумал, не следует ли ему, прежде чем спуститься с утеса, тоже обратиться к небесам с какой-нибудь торжественной фразой.
— Отец мой, — говорит он, — сколь ни жестока Ваша воля, я уповаю на Ваше милосердие. — Эта фраза сорвалась у него сама собой, и он находит ее великолепной. Жан снизу смотрит на него с удивленной улыбкой. Шарль ищет, куда поставить ногу, чтобы спуститься не свалившись. Он мысленно повторяет фразу, чтобы она врезалась в память. Жан отошел от плоского камня, где Шарль должен встать напротив него.
— Встань на колени, — приказывает Жан на этот раз совсем тихо, — и поручи свою душу Господу.
Шарль встает на колени.
— Опусти голову на камень.
Шарль подчиняется, но не закрывает глаза. По камню ползают муравьи. Один ползет между его колен, и Шарль боится, что муравей заползет в его брюки, и чувствует свое бессилие оттого, что у него связаны руки. Другой муравей ползет в сторону. Шарль следит за ним глазами, а когда тот исчезает из поля зрения, он слегка поворачивает голову. Сбоку он видит сапоги Жана. И вдруг его охватывает паника. Он вскидывает голову. Жан возвышается над ним, огромный, с высоко занесенным топором, готовый вот-вот обрушить его на голову Шарля. Шарль вскакивает, отступает к стене большого утеса и пристально смотрит на Жана. Тот, по-прежнему не двигаясь, говорит:
— Я же сказал тебе, чтобы ты не боялся. А ты испортил конец, — Потом, медленно опустив топор, он обессиленно растягивается на камне.
Некоторое время Шарль сохраняет неподвижность. Он ждет, чтобы к нему вернулось спокойствие. Он садится, скрестив ноги, рядом с Жаном, который лежит, закрыв глаза, и долго смотрит ему в лицо.
5
Последующие дни были для Шарля мучительными. Он очень медленно выбирался из своего полубреда, из лихорадки, то дрожа от озноба, с ледяными руками и ногами под одеялами, то обливаясь потом, измученный, обессиленный. В воскресенье у него все еще не было сил подняться. После обеда тетя Анриетта вошла в его комнату. Это его очень взволновало. Ее ничуть не меньше. Только он не знал, что ей сказать, и она, кажется, тоже. Он чувствовал, что она старается его развлечь, болтая о пустяках, о всяких житейских мелочах, о прошедшей неделе, о погоде, о том, с кем она виделась за это время, но на самом деле, как и он, думает только о его родителях. Но оба не осмеливались заговорить о них. Под конец, когда она уже собиралась уходить, он решился:
— Раз ты мне ничего не сказала, значит, ты ничего не знаешь?
Его вопрос прозвучал почти как утверждение. «Папа... мама». Он так и не смог выговорить эти два слова. У тети Анриетты даже не хватило сил ему ответить. Он почувствовал, что она сейчас снова заплачет, и пожалел, что спросил ее.
— В следующее воскресенье, — сказал он ей вслед, когда она открывала дверь, — я уже сам к тебе приеду.
Ничто его больше не интересовало. Книги вываливались у него из рук. Сама мысль о том, что нужно вернуться в класс, снова увидеть товарищей, учителей, была ему невыносима. Впервые за все время пребывания в коллеже у него возникло желание уйти. Но куда? Он представил себе, как, словно маленький савоец, бредет по дорогам с мешком за спиной и зарабатывает себе на жизнь, то чистя трубы, то поступая куда-нибудь учеником. Случайно он знакомится с одним из участников Сопротивления, о которых время от времени говорят в радиопередачах из Лондона. Он присоединяется к ним. Он ночует в сараях. Он взрывает поезда. Его арестовывают. В немецкой тюрьме он находит своих родителей. И вот все трое, как королевская семья в тюрьме Тампль, ждут смерти. Приходят американцы и освобождают их. Они возвращаются в Ла-Виль-Элу.
«Евангельски простодушное возвращение к реальности», — сказала бы его мать, хотя в нем мало что было от Евангелия. В следующее воскресенье, несмотря на то что он был еще очень слаб, тетя Анриетта рассказала ему все, что знала, то есть не очень много. Родители были арестованы за то, что скрывали у себя английских парашютистов. Конечно, кто-то выдал их, но кто — неизвестно. Сначала их отвезли в тюрьму в Р., а потом отправили в Германию. Эти последние сведения были получены от тюремного сторожа, который написал своему родственнику, фермеру в Ла-Виль-Элу.