— Ты совершенно сошел с ума. Если ты будешь торчать здесь в ожидании визы, это ничего не изменит. Твоя жизнь не здесь.
На этот раз он говорил по-французски, и Жан тоже. Они быстро перешли на повышенные тона. Шарль не отступал. Если у Наташи есть хоть какой-то здравый смысл, если она хоть немного любит Жана, она не должна удерживать его после лета. На это время был намечен его отъезд во Францию. Раз он продолжает оставаться коммунистом, так пусть служит партии и находится там, где он будет ей полезен. Раз он верит, что в такой стране, как Франция, можно построить иной коммунизм, который будет лучше, гуманнее, чем в СССР, пусть возвращается домой и работает ради этого. Жан возразил, что лучше Шарля знает, что ему нужно. Как тот смеет вмешиваться в его дела?
— С тех пор как мы начали вмешиваться в дела друг друга, — сказал Шарль, — все никак не можем остановиться.
Это замечание, в котором Жан не без основания усмотрел намек, на старую историю с г-жой де Керуэ, подлило масла в огонь.
— Вот именно, — взорвался Жан, — не можем остановиться! «Не можем», что это значит? Это значит, что господин де Ла Виль Элу будет по-прежнему указывать мне, что я должен делать, точно так же, как его отец указывал моему, а его дед — моему деду, и так с начала и до скончания времен. Так нет же, так продолжаться больше не будет! Действительно, надо было бы вернуться во Францию, чтобы послать к чертовой матери всю эту мерзость, которую вы по-прежнему нам навязываете. Словно мы выиграли войну для того, чтобы все оставалось по-прежнему, словно все эти годы мы боролись только для того, чтобы все оставалось по-прежнему! А теперь все заваривается снова. И вы заводите шашни с этими сволочами немцами. Достаточно только посмотреть на вас вместе, на тебя и твоего боша! Если это и есть ваша Европа, то смотри, плевать я на нее хотел. — И Жан в самом деле плюнул перед собой. Снова его буйный нрав давал себя знать. Но Шарль был настроен отнюдь не миролюбиво, он вдруг решил не давать приятелю спуску.
— Простите меня, — обратился он к Саше, который какое-то время молча шагал рядом, — лучше оставить нас вдвоем.
— Я понимаю, — сказал Саша, уходя.
— А теперь, — начал Шарль, — я скажу тебе, что я думаю. По-своему я восхищаюсь тобой. Потому что у тебя есть сила, даже неистовство, мощная логика, способность идти до конца, что встречается не так уж часто. К сожалению, ты идешь по пути, который ведет в тупик. Однажды ты пройдешь всю дорогу до конца и убедишься, что я прав. Сегодня ты не хочешь в этом признаться, хотя в глубине души предчувствуешь именно такой исход, более того, ты уже знаешь об этом. Но пока не хочешь взглянуть правде в глаза, то есть посмотреть в глаза самому себе. Надеюсь, что будет не слишком поздно, когда ты упрешься в стену, потому что такой тип, как ты, может плохо кончить, может сломать себе шею.
— Ну, спасибо! — сквозь зубы процедил Жан.
— Правильно, ты должен благодарить меня за то, что я так разговариваю с тобой! И ты знаешь, что, по сути, я единственный, кто может это сделать. Но тебя заела гордыня! — И поскольку Шарль замолчал, Жан спросил;
— Это все? Я получил все, что мне причиталось? Или у тебя есть еще что-нибудь в запасе? — Шарль задумался на мгновение.
— Вот еще что, — сказал он. — Ты утверждаешь, что являешься членом партии и веришь в систему, на стороне которой якобы История. Их представители и впрямь мыслят и действуют так, словно история принадлежит только им, словно все остальные лишь временно занимают сцену, так, массовка, которая исчезнет сама собой или, если понадобится, с небольшой помощью. Я же ничего не утверждаю, я не знаю, я ищу. Но видишь ли, когда прошлый раз ты случайно столкнулся у меня с Зигмундом фон Хартовом, у меня было такое чувство, словно ты оказался вдруг на линии водораздела. Ты перешел на сторону противника, и я сказал себе, что ты и впрямь пленник прошлого, что будущее с нами, с Зигмундом и со мной. Я не верю в Историю, но уверен, что у нас больше шансов на успех, чем у вас.