Свою версию предложил Д.А. Волкогонов: причину появления «Завещания» он усматривал в попытках Ленина «по-особенному взглянуть на своих соратников», которые он предпринимал с конца 1921 г., «все время думая о грядущем». Само «Завещание» оценивается как философское предупреждение об опасности, рожденной большевизмом, которая заключалась в бюрократизме и его главном проводнике — Сталине[59]. Оригинально, но не аргументировано.
ОТНОШЕНИЕ В.И. ЛЕНИНА К СВОИМ СОРАТНИКАМ
Проблема отношения Ленина к другим членам Политбюро является одной из центральных в историографии. Закрепившиеся в традиционной литературе взгляды на эту проблему имеют мало общего с тем, что было в действительности. В сталинской историографии, с одной стороны, акцентировалась близость политических и человеческих отношений Ленина и Сталина, а с другой — непримиримое противостояние Сталина и Ленина, с одной стороны, и Троцкого — с другой. В целом это верная, хотя и несколько упрощенная интерпретация их политических и личных взаимоотношений. В троцкистской историографии отношения между членами Политбюро были вписаны в политическую борьбу в руководстве партии, которая представлялась в искаженном виде как политическая интрига Сталина, Зиновьева и Каменева, направленная против Ленина, которой противостояло крепнущее взаимопонимание и взаимодействие Ленина и Троцкого. Отношения Ленина и Троцкого рисовались лишенными серьезных разногласий, наполненными взаимным личным уважением. Отношения Ленина и Сталина, напротив, изображались как постоянно обостряющиеся[60]. Эта расстановка политических сил якобы нашла свое отражение в «Завещании» Ленина. Постоянно повторяя и варьируя эти утверждения, Троцкий не приводил в подтверждение их каких-либо доказательств. Тем не менее, они стали важной составной частью не только троцкистской, но и зарубежной и современной отечественной историографии ленинского «Завещания»[61].
Антикоммунистическая историография в этом вопросе демонстрировала независимость от Троцкого. Так, например, Н.В. Валентинов на первое место в качестве наиболее близкого к Ленину политика и наиболее значимого деятеля в руководстве партии в последний период деятельности Ленина выдвигал Сталина, ставя Каменева на второе, а Зиновьева на третье место[62].
«Хрущевская» историография в отличие от сталинской и троцкистской, наоборот, игнорировала связь между «Завещанием» и той политической борьбой, которая происходила в руководстве партии в 1922 — начале 1923 г. Вернее, она представлялась в искаженном виде — сводилась к борьбе по вопросам монополии внешней торговли, образования СССР и конфликту в КП Грузии, т.е. к тем вопросам, которые можно было использовать для обоснования тезиса об обострении политических и личных отношений Ленина со Сталиным в тот период. Упор делался на угрозе раскола партии из-за отношений Сталина и Троцкого, а Ленин изображался стоящим «над схваткой» и осуждающим их. Вместе с тем использовался важнейший тезис троцкистской историографической концепции о нарастающей остроте в политических и личных отношениях между Лениным и Сталиным. Установленный для историков жесткий режим использования архивных и даже многих опубликованных документов (спецхран), не позволял установить реальную картину политических отношений, существовавших между Лениным, Сталиным, Троцким, Зиновьевым, Каменевым и Бухариным, и той борьбы, в которую они были вплетены. Объективно этот режим способствовал сохранению мифов, сработанных Троцким.
В последнее время положение существенно изменилось. Доступные историкам документы позволяют увидеть ту дискуссию по принципиальным вопросам, которая имела место в руководстве партии, лучше понять подлинную глубину и остроту разногласий, ее конкретные проявления и динамику политической борьбы. В современной историографии, опирающейся уже не только или не столько на старые историографические схемы, сколько на документы, расстановка сил в этой «тройке» начинает меняться. Д.А. Волкогонов отмечал и охлаждение отношений Ленина к Зиновьеву, и близость Сталина к Ленину[63]. На их близость до осени 1922 г. указывает С.В. Кулешов, считающий, что Троцкий был ближе к Ленину, а Зиновьев и Каменев — к Сталину[64]. Э. Радзинский считает Сталина одним из ближайших к Ленину политических деятелей[65]. Оригинальной точки зрения придерживается Н.Н. Яковлев, противопоставляющий их, но иначе, чем это делается в троцкистской концепции, — для того чтобы оттенить критику Ленина как коммуниста и русофоба[66].