В.А. Куманев и И.С. Куликова пытаются обосновать свою версию ответа на вопрос о причинах разочарования Ленина в Сталине. Они уверяют, что Ленин обнаружил у Сталина страсть к администрированию, озлобленность, нетерпимость, злопамятность, беспощадность и «остро почувствовал, какую ошибку сделал Пленум ЦК в апреле», избрав Сталина генсеком[113]. Конкретно, но не аргументировано. Определяя время разочарования Ленина, они, по примеру своих предшественников, запутались в вариантах. По одной версии, это произошло в начале апреля 1922 г. и проявилось в отказе Ленина (7 апреля) от поездки на Кавказ, «не в последнюю очередь» в виду «сомнений относительно фигуры Генерального, который после Пленума стал действовать очень круто по части прибирания рычагов власти к своим рукам». Авторов не смущает, что после Пленума, на котором Сталин был избран генеральным секретарем, прошло всего три дня! Впрочем, это сказано, кажется, только для того, чтобы тут же дезавуировать свое заявление: «Пока, видимо, это были предчувствия, еще не переросшие в тревогу»[114]. Опять знакомая картина: факт провозглашается и тут же за неимением доказательств низводится до уровня «предчувствия» или «подозрения», но при этом закрепляется в работе и сознании читателя. А вместо аргумента — свое мнение: «не может быть, чтобы в глубине души у него не появилось чувство недоверия к тому, кто оказался свидетелем его минутной слабости»[115]. Может быть или не может быть — об этом сказать мог бы только Ленин. Дальше — больше. Оказывается, что все рассуждения о раннем (начало апреля, задолго до первого инсульта) «прозрении» Ленина ровным счетом ничего не стоят, так как пришло оно к Ленину, оказывается, гораздо позднее — до второго, декабрьского, инсульта (очень неопределенно, но никак не ранее конца июля 1922 г.), когда он ощутил (?!) и понял (?!), что находится под надзором Сталина, распознал его сущность и «проник раньше всех в тайные помыслы последнего, утвердившись в мнении о его властолюбии и тщеславии»[116]. Опору для этих выводов авторы находят только в воспоминаниях «работника Совнаркома Якова Шатуновского», которому Ленин якобы жаловался, что Сталин плохо разбирается в людях и «ни с кем не советуется»[117]. В этих условиях и появляются «ленинские письма и заметки» («Завещание»), которые «как бы готовили почву для смещения Сталина путем развертывания политической критики в адрес генсека, за которой организационные меры выглядели бы в глазах общественности как естественный шаг»[118].
А.В. Антонов-Овсеенко заявляет, что «Ленин явно не доверял Сталину, таился от него». Прозреть Ленину помогло, оказывается, то, что Сталин «сумел вдохнуть весомое содержание» в канцелярское словечко «генсек», и «расширение функции генерального секретаря и своего влияния в партии, благодаря тому, что он вел работу с кадрами, занимался их подбором и расстановкой»[119]. Остается неясным, что именно могло вызвать недовольство Ленина, ведь именно эта работа ставилась перед секретариатом как одна из главных, а кроме того, все важнейшие кадровые вопросы проходили не только через Секретариат, но и через Оргбюро или Политбюро. Антонов-Овсеенко утверждает, что Ленин «слишком поздно увидел злобную мстительность и нетерпимость Сталина». Что значит «слишком поздно»? Ответ заслуживает внимания: даже в октябре—ноябре 1922 г. Ленин еще не знал, что для Сталина решение Пленума ЦК «не помеха», «что Секретариат ЦК постепенно превращается в личный Секретариат Сталина»[120]. Ценное признание, говорящее о том, что у Антонова-Овсеенко нет никаких свидетельств тому, что до декабря у В.И. Ленина были какие-либо основания думать, что от Сталина исходит какая-то опасность для партии. Что нового в этом отношении принес декабрь, не поясняется. В книге «Портрет тирана» Антонов-Овсеенко отказывается даже от попыток установить время «прозрения» Ленина и ограничивается невнятным замечанием о том, что Ленин скоро понял свою ошибку[121].
Проблемы, которые, как считается, серьезно осложняли отношения Ленина и Сталина, — национально-государственное строительство, монополия внешней торговли, конфликт в КП Грузии — остаются малоизученными именно как факторы, влиявшие на их отношения. Принимается на веру тезис о том, что они позволили Ленину увидеть негибкость Сталина как политика, оценить его чрезмерную грубость и озлобленность как характерные для него черты в работе с людьми, увлечение администрированием при решении политических вопросов и т.д. Наибольшее внимание современными авторами уделяется разногласиям по вопросам образования СССР, которые возводятся в ранг принципиальных, непримиримых. Сама история разногласий и борьбы по этим вопросам не анализируется под углом зрения развития отношений Ленина и Сталина, а лишь используется для аргументации тезиса об их принципиальном противостоянии[122]. Время от времени предпринимаются попытки расширить перечень разделявших их вопросов. Например, Э.Е. Писаренко пытался разработать тезис о недовольстве Ленина Сталиным в связи с его работой в РКИ и утверждает, что «по предложению Владимира Ильича» Сталин «был освобожден с этого поста»[123]. Данное утверждение не только не находит подтверждение в источниках, но и прямо опровергается ими.