Путаница, в казалось бы, простых вопросах — как и почему Сталин стал генеральным секретарем, когда и почему Ленин разочаровался в нем — указывает на то, что эти ключевые для понимания «Письма к съезду» вопросы остаются неразгаданной тайной, несмотря на обилие посвященной им литературы.
РАБОТА В.И. ЛЕНИНА НАД «ЗАВЕЩАНИЕМ»
Традиционная историография рассматривает работу Ленина над текстами «Завещания» в отрыве от происходившей в ЦК партии политической борьбы, чем упрощает и искажает ее историю. С другой стороны, приукрашивается состояние здоровья Ленина в конце февраля — начале марта 1923 г., когда, как считается, он продиктовал свои последние письма, имеющие антисталинскую направленность. Работа Ленина над «Завещанием» освещалась в основном по «Дневнику дежурных секретарей», а также по отрывочным воспоминаниям секретарей Ленина и М.И. Ульяновой без должного критического анализа этих источников информации. Влияние болезни на работу Ленина в период работы его над «Завещанием» сколь-либо обстоятельно не изучалось. Внимание исследователей приковано к истории болезни после прекращения им политической деятельности (с марта 1923 по январь 1924 г.)[130].
В центре внимания историков оказывается другая проблема — надуманный вопрос о «режиме изоляции» Ленина, якобы установленным Сталиным.
По известному вопросу о режиме лечения и работы Ленина в период его болезни в историографии утвердилось мнение, идущее от Троцкого: Сталин, боявшийся Ленина, установил режим изоляции его, заставив врачей сделать соответствующие предписания. Это нужно было ему, чтобы предотвратить ленинскую критику в свой адрес и таким образом обеспечить сохранение за собой поста генерального секретаря ЦК РКП(б), с которым были связаны его планы на установление единовластия в партии и государстве. Однако режим изоляции Ленина был прорван только благодаря смелости Крупской и секретарей Ленина. Так считают В.И. Старцев, Д.А. Волкогонов, А.В. Антонов-Овсеенко и др.[131]
Вопрос о том, как и почему Сталин мог установить режим политической изоляции Ленина, историки предпочитают обходить. И понятно, ведь режим, который действительно был установлен для Ленина, определял не Сталин, а ЦК и Политбюро при активном участии Каменева, Бухарина в соответствии с требованиями врачей и при их непосредственном участии. Этот факт трудно обойти. В.А Куманев и И.С. Куликова предложили такой вариант решения проблемы. Они считают, что Каменева и Бухарина ставить на одну доску со Сталиным нельзя, поскольку мотивы у них были разные. У Бухарина и Каменева, естественно, благородные, а у Сталина, разумеется, низменные. Если первые «действительно преследовали... цель уберечь Ленина от контактов и информации, которые могут его взволновать, то встревоженный Сталин желал одного — изолировать вождя от мира»[132]. Доказательства? Это и так всем известно. Во всяком случае, Куманев и Куликова уверены в этом. Однако чуть далее, будто забыв о том, как они пугали читателей «сталинским режимом», Куманев и Куликова вдруг заявляют, что, несмотря на все ухищрения Сталина, режим изоляции установлен не был, так как бдительная Крупская сама установила Ленину «правильный больничный режим»[133]. Вот как! Сначала утверждают одно, а затем, сохранив за Сталиным все полагающиеся ему упреки, признают, что все зависело от Крупской, и делала она то, что положено.
ЛИЧНЫЙ КОНФЛИКТ
От Троцкого в историографии идет устойчивый интерес к истории конфликта Сталина и Крупской, Ленина и Сталина. В центре внимания оказывается политическая подоплека, с которой был связан инцидент между Сталиным и Крупской, содержание и характер их телефонного разговора, который, как считается, состоялся вечером 22 декабря 1922 г., а также письмо-ультиматум Ленина Сталину от 5 марта 1923 г. о разрыве личных отношений, наконец, связь личных и политических аспектов этого конфликта. Право Крупской говорить Ленину о политических вопросах, несмотря на запрет врачей и ЦК, не подвергается сомнению. Виновным всецело оказывается Сталин. Эта история играет роль косвенного подтверждения справедливости характеристики Сталина в «Письме к съезду».