Трудность в историографии иногда вызывает простой вопрос о времени, когда о разговоре Сталина и Крупской стало известно Ленину. Долгое время в литературе господствовало убеждение, что это произошло 5 марта. Есть и другая точка зрения. Например, Р. Такер утверждал, что Ленин узнал о конфликте вскоре после него[134]. В этом случае возникает проблема: почему Ленин не реагировал сразу, почему решил объясниться со Сталиным лишь 5 марта. Большинство историков этот временной разрыв объясняют подготовкой Лениным «бомбы для Сталина», а решение потребовать извинения связывают с получением им информации о том, что о характере разговора Сталина с Крупской стало известно Зиновьеву и Каменеву. В.А Куманев и И.С. Куликова исключают такой образ действий Ленина в случае оскорбления жены[135]. Они являются сторонниками «мартовской» версии. Но против нее свидетельствует М.И. Ульянова, которая уверяет, что Ленин узнал о телефонном разговоре вскоре после него. Против этой версии говорит и Сталин, относивший свой конфликт с Крупской к концу января — началу февраля 1923 г. Попытки выяснить этот вопрос в рамках традиционной схемы пока что удовлетворительного результата не дали, и в итоге в литературе по этому вопросу сохраняется вынужденная неопределенность. Например, Н. Петренко приходит к выводу, что в начале февраля 1923 г. Ленину все еще не было известно о конфликте, но он не сомневается, что 5 марта он уже знал о нем[136].
Подобная же разноголосица существует и в вопросе об обстоятельствах ознакомления Ленина с фактом и характером разговора. Согласно старой и наиболее распространенной версии, произошло одно из двух: либо Ленин 5 марта 1923 г. обратил внимание на плохое настроение Крупской и, вынудив ее рассказать о причинах, «докопался» до истины. Либо Крупская после разговора со Сталиным по телефону на вопрос Ленина, кто звонил, ответила, что звонил Сталин, с которым она помирилась. Проговорившись таким образом, Крупская была вынуждена рассказать и о самом конфликте, и о том, что о нем знают Зиновьев и Каменев[137]. В.А. Куманев и И.С. Куликова справедливо считают, что имеющаяся информация противоречива и не позволяет надежно реконструировать эти события, и предлагают свой вариант объяснения. Они полагают, что Ленина «информировали Зиновьев или Каменев, а возможно, и оба». Свое предположение они основывают на убеждении, что Крупская берегла Ленина и не могла ничем обеспокоить его, а также на факте отправления копии письма-ультиматума Зиновьеву и Каменеву[138]. Однако это предположение противоречит информации М.И. Ульяновой, которая прямо указывает, что распоряжение о письме исходило от Крупской и делалось втайне от Ленина[139]. А главное, версии об информировании Ленина 5 марта не учитывают реального состояния здоровья Ленина в тот день.
Нет определенности и в оценке характера письма-ультиматума. Троцкий трактовал его не просто как ультиматум, а как «полный разрыв» «всяких личных отношений» и как политическую «бомбу для Сталина»[140]. Эта оценка поддерживается В.А Куманевым и И.С. Куликовой[141]. Другие в его оценке проявляют больше осторожности. Так, например, Р. Такер писал, что «не столь понятно место в плане действий Ленина короткого послания Сталину. Вопреки распространенному мнению в нем не говорилось о разрыве отношений со Сталиным, а лишь содержалась угроза такого разрыва, если Сталин не извинится и не возьмет назад грубые слова, сказанные Крупской 22 декабря»[142].
ИСТОРИЯ С ЯДОМ
Важное место в современной историографии ленинского «Завещания» занимает история обращения Ленина к Сталину за ядом для самоубийства. Троцкий сформулировал два важнейших тезиса, которые с тех пор прочно укрепились в зарубежной историографии, а со второй половины 80-х годов и в отечественной. Первый — сама эта просьба свидетельствует о том, что Ленин очень низко ставил человеческие качества Сталина. Развивая эту тему, Троцкий «выжимает» из нее не только тезис о злом умысле Сталина, но и основания для крайне негативной оценки моральных качеств Сталина. «Почему же он [Ленин] обратился именно к Сталину с такой трагической просьбой? Ответ прост: он видел в Сталине единственного человека, который мог дать ему яд, поскольку Сталин был в этом непосредственно заинтересован. Возможно, он хотел проверить Сталина: с какой готовностью Сталин захочет воспользоваться такой возможностью»[143]. Второй тезис, сформулированный позднее первого, содержал обвинение Сталина в отравлении Ленина Сталиным, чтобы не допустить возвращения его к политической деятельности, грозящей положить конец политической карьере Сталина[144]. Впрочем, Троцкий сам разрушал эту схему заявлением, что в то время, когда создавалось ленинское «Завещание», в действии были факторы, гораздо более могущественные, чем советы Ленина»[145]. Убивает же эту версию Троцкого и тот факт, что ленинское «Письмо к съезду», содержащее критику Сталина и требование снять его с должности генсека, стало известно руководству РКП(б) уже в середине 1923 г., т.е. задолго до смерти Ленина, которая в этом случае Сталину в политическом отношении ровным счетом ничего не давала. Остается вариант мести, но за него не хватается даже Троцкий. Тезис об отравлении Ленина Сталиным остается недоказанным.