Дневник был заведен в секретариате В.И. Ленина 21 ноября 1922 г. Как исторический источник он распадается на две части, гранью между которыми служит запись от 18 декабря 1922 г. Вплоть до этой даты подлинность «Дневника» как документа не вызывает никаких сомнений: записи носят деловой, делопроизводственный характер — конкретные поручения, пометы об их исполнении. Никаких «перепрыгиваний» через даты, никаких «лирических отступлений». Все пишется для организации информационного потока, а не для Истории.
Записи за 19—21 декабря отсутствуют, однако на листах книги имеются даты, проставленные рукой Н.С. Аллилуевой с небольшим интервалом (в 4—5 строк): «19/XII», «20/XII», «21/XII», «23/ХII». Возможно, это объясняется тем, что Н.С. Аллилуева, приходя на дежурство, проставляла очередную дату, но ввиду запрета на передачу Ленину политической информации и отсутствия исходящих от него распоряжений записей не делала. Возможно, что дежурство отменялось. Последняя рабочая помета в дневнике, сделанная в режиме реального времени, запись даты: «23/ХII». Все последующие записи сделаны позднее указанных в дневнике дат. Дежурство секретарей Ленина продолжалось, но, судя по документам, теперь их деятельность сводилась к обеспечению работы над его «Дневником» (запись диктовок, внесение правки, перепечатка текста) и к управлению потоком корреспонденции, который продолжал поступать на его имя: что-то пересылалось в другие инстанции для исполнения, что-то передавалось на хранение в ленинский архив. Показательно, что записи в книгах регистрации поступающей и исходящей документации стали производиться нерегулярно, по мере накопления документов.
Первая после 18 декабря запись относится к 23 декабря: после даты, проставленной Н.С. Аллилуевой, М.В. Володичева вписала свой рассказ о том, как Ленин вызвал ее и продиктовал письмо. Однако об этом она рассказывает как о событиях прошедшего дня, следовательно, он записан не 23-го[189]. Эта запись фактически открывает новый документ, не имеющий ничего общего с прежним «Дневником».
С этого момента заметно меняется характер записей. Если прежде они были сугубо делопроизводственными, то теперь многие из них приобретают откровенно «мемуарный» характер, фиксируя события «задним числом». К ним относятся и важные для нашей темы записи за 23, 24 декабря 1922 г., а также за 24—30 января и за 5—6 марта 1923 г. Некоторые приписки сделаны на полях другим почерком, что выдает более позднюю обработку готового текста. Появляются «лирические» вставки, не касающиеся существа дела, а фиксирующие внимание читателя либо на заботе, которую В.И. Ленин проявлял в отношении Л.А. Фотиевой и М.В. Володичевой, либо на состоянии здоровья Ленина, либо смягчающие негативное впечатление от признания факта ослабления у Ленина памяти. По содержанию они прямо или косвенно связаны с характеристикой отношений между Лениным и Сталиным и всегда высвечивают их в негативном плане. Эти записи заставляют предположить, что они предназначались не для «памяти», не для отчета о работе, не для сменщика по дежурству, а для постороннего читателя. Для Истории.
Перемены в «Дневнике» совпадают с изменением персонального состава секретарей, заполнявших его. После 23 декабря больше не появляются записи, сделанные Н.С. Аллилуевой, хотя она продолжала работать в секретариате Ленина и была причастна к работе над его диктовками. Об этом говорит, например, записка М.В. Володичевой, хранящаяся в деле, в котором сосредоточены материалы работы над статьей «Лучше меньше, да лучше»[190].
На позднюю фабрикацию дневниковых записей после 23 декабря указывает ряд пропусков в записях и следы более поздних попыток восполнить их. На оставленном чистом листе имеются чьи-то записи, сделанные карандашом: «В. 26/ХII, «Л.Ф. 28/ХП», «Л.Ф. 4/1», «Л.Ф. 9—10/1», «Л.Ф. 24/1». Учитывая все известное нам об этом «Дневнике», мы вправе предположить, что эти карандашные пометы означают указание, за какие дни М.В. Володичевой и Л.А. Фотиевой необходимо внести записи[191]. При публикации «Дневника» эти пометы не были воспроизведены, наличие их даже не оговорено в примечаниях.