Медаль (серебро, чеканка) Предположительно работа Ж. Варена (1604 – 1672) 1643
Аверс: профиль Людовика XIII
Реверс: статуя короля, водружённая на пьедестал
Надпись: «LUDOVICO IVSTO PARENTI OPTIME MERITO»
(Людовику Справедливому, заслужившему благодарность своих подданных).
Медаль была отчеканена, по-видимому, по случаю кончины короля 14 мая 1643 г.
В различных случаях мне случалось видеть, как ум Ваш был объят сильным беспокойством, и поэтому я обязан повторить здесь то, что говорил Вам не раз: если некоторые заботы необходимы для надлежащего отправления дел, то существуют и такие, которые способны только испортить настроение того, кто предаётся им с излишним жаром, и так сильно сбить с толку служащих ему людей, что из– за охватившего их смятения они сделаются менее способными выполнять то, что от них требуется.
Опыт, который 25-летнее царствование и правление дало Вашему Величеству, не позволяет Вам не ведать, что в великих делах результаты никогда точно не соответствуют отданным распоряжениям; он же показывает Вам, что Вы должны скорее сочувствовать тем, кому поручаете исполнение своей воли, когда их труды не приводят к желаемому успеху, нежели вменять им в вину неблагоприятное развитие событий, коего они не были причиной.
Один лишь Бог может с непогрешимостью осуществлять Свои намерения, однако милосердие Его таково, что, дозволяя человеку поступать в соответствии с присущими ему слабостями, Он терпит, когда Его замыслы воплощаются не так, как Он бы того желал.
Это учит и королей терпеливо сносить по соображениям рассудка то, с чем Создатель мирится из одного Своего милосердия.
Поскольку Ваше Величество имеете от природы сложение хрупкое, здоровье слабое, нрав беспокойный и нетерпеливый, что особенно проявляется во время пребывания в войсках, коими Вы командуете, то я полагал бы преступным не обратиться к Вам с нижайшей просьбой в будущем уклоняться от войны, насколько это окажется возможным. Я делаю это исходя из того, что легкомыслие и непостоянство французов[516] ничем нельзя победить, кроме личного присутствия государя, а Ваше Величество не можете, не подвергая себя крайнему риску, ни приступать к долговременному предприятию, ни, следовательно, ожидать от него успеха.
Вы уже достаточно доказали свою отвагу и силу своего оружия, чтобы в будущем помышлять только о наслаждении покоем, добытым для государства Вашими прежними трудами, будучи сейчас в состоянии оборонять его от всех тех, кто, попирая общественное доверие[517], вознамерился бы вновь на него напасть.
Многим людям свойственно оставаться в праздности, пока какая-нибудь страсть не побудит их действовать, и в этом они подобны ладану, который источает благовоние, лишь когда горит. И не могу не сказать Вашему Величеству, что это свойство, опасное для всех людей, особенно пагубно для правителей, которые более всех прочих обязаны действовать в соответствии с доводами разума.
И правда, если страсть однажды и приводит к добру, так это лишь по чистой случайности, ибо по своей природе она только от него отворачивает, ослепляя людей, ею объятых[518]. И хотя слепец иногда и выходит на хорошую дорогу, но будет чудо, если он не собьётся с пути и вовсе не упадёт; и не сможет он не споткнуться много раз, разве по невероятному счастью.
Государи и их государства терпели немалые бедствия, когда следовали больше своим чувствам, а не разуму и когда, вместо того чтобы руководствоваться государственными интересами, шли на поводу у собственных страстей; а потому я вынужден умолять Ваше Величество чаще размышлять об этом, всё более и более утверждаясь в правильности выбранной линии и продолжая поступать как всегда, то есть иначе, чем я только что описал.
Умоляю Вас также чаще вспоминать о том, о чём я неоднократно Вам говорил: нет хуже состояния для государя, чем когда он, будучи не в силах всегда самостоятельно осуществлять такие дела, которые входят в его обязанности, с трудом сносит, чтобы они были сделаны другими; умение же устроить так, чтобы другие вам служили, – весьма немаловажное качество для великого короля, поскольку без него он будет часто упускать удобные случаи, растрачивая тем самым драгоценное время не на развитие государства, а на пустяки, не стоящие внимания.
Ваш отец, покойный король, находясь в крайней нужде, награждал своих слуг добрым словом[519], а ласковым обхождением заставлял делать то, чего по причине своей бедности не мог добиться от них иным образом.
Ваше Величество имеете иной характер, и Вам присуща унаследованная от Королевы-матери природная сдержанность, которая, как она сама Вам не раз при мне говорила, мешает Вам следовать в этом отношении по стопам покойного короля. Не могу не обратить Вашего внимания на то, что интересы дела требуют от Вас оказывать благодеяния тем, кто Вам служит, и, по крайней мере, было бы благоразумно, если бы Вы приложили особенное старание не говорить ничего, что могло бы их задеть.
О щедрости, которая должна быть свойственна государям, я напишу ниже и не стану больше говорить о ней здесь, а остановлюсь на неприятностях, поджидающих тех, кто слишком откровенно рассуждает о недостатках своих подданных.
Раны, нанесённые шпагой, легко заживают, а те, что происходят от языка, остаются надолго, в особенности от языка королевского[520], ибо власть государя делает такие раны почти неисцелимыми, разве что спасение придёт от него же самого.
С чем большей высоты брошен камень, тем чувствительнее удар от его падения; иной человек, беззаботно относящийся к тому, что может быть ранен насквозь оружием, находящимся в руках противников своего государя, не в силах вынести и малейшей царапины, нанесённой его собственной рукой.
И как орёл не ловит мух, лев презирает животных слабее себя, а человек, набросившийся на ребёнка, подвергся бы всеобщему порицанию, так и великие короли, осмелюсь сказать, никогда не должны обижать словами простых людей, не могущих сравниться с ними в величии.
История полна примеров неприятных событий, случавшихся в прошлом из-за невоздержанности языка великих мира сего, причинявших своими высказываниями обиду людям, которых ни в грош не ставили.
Благодаря милости Господа Ваше Величество от природы не склонны причинять зло, а посему Вам было бы разумно следить за своими речами таким образом, чтобы они никогда не наносили вреда.
Убеждён, что намеренно Вы не совершите этой ошибки, но поскольку бывает нелегко сдержать первые порывы своей вспыльчивости и внезапное волнение духа, которые могут иногда приключиться, ежели как следует себя от них не обезопасить, то я не был бы Вашим слугою, коль скоро не предупредил бы Вас о том, что Ваша репутация и интересы требуют тщательно этого остерегаться, ибо хотя подобная невоздержанность языка не затронет Вашей совести, однако может нанести немалый урон делам Вашим.
Поскольку хорошо отзываться о своих врагах есть героическая добродетель, то тем более государь не может дурно говорить о людях, готовых, служа ему, тысячу раз отдать за него жизнь, не совершив серьёзного прегрешения против христианского закона и не пойдя наперекор принципам правильной политики.
Государь, руки которого чисты, душа невинна, а язык безобиден, одарён немалыми достоинствами, а тот, кто, подобно Вашему Величеству, в высокой степени наделён первыми двумя качествами, может с лёгкостью присовокупить к ним и третье.
Величие королей предполагает такую сдержанность в словах, чтобы из их уст не исходило ничего, что способно оскорбить простых людей, поэтому они не только должны проявлять осмотрительность, как бы не сказать что-нибудь обидное в адрес основных сообществ государства, но и, более того, обязаны говорить таким образом, чтобы те имели случай считать себя обласканными государем: ведь самые важные государственные дела так часто принуждают ради всеобщего блага задевать их чувства, что благоразумие требует доставлять им удовольствие в вещах иного рода.
516
См. также, что говорит по этому поводу Цезарь: «…они (галлы. – А.С. ) слишком скоры на решения и обыкновенно склонны ко всяким переменам» (Цезарь Гай Юлий. Галльская война. Кн. IV. 5. Пер. М.М. Покровского ) и несколько ниже «…галльское непостоянство» (Там же. Кн. IV. 13).
517
В Древнем Риме имя Fides Publica (лат. «общественное доверие») носила богиня чести и добросовестности Fides, считавшаяся, в частности, блюстителем договоров и других государственных документов, которые помещались на хранение в её храм. В средневековом публичном праве термин «общественное доверие» (фр. foi publique) означал данную от имени государства гарантию безопасности или выполнения каких-либо обязательств.
518
Во времена Ришельё подобные рассуждения о вреде страстей и превосходстве разума были довольно распространены. Их можно найти буквально у всех философов и моралистов XVII в. Многие из них считали страсти чуть ли не болезнью ума, от которой может произойти только зло. Мода на рационализм продолжалась до середины XVIII в., когда ему на смену пришёл сентиментализм, отдававший бесспорный приоритет чувствам.
519
В течение долгого времени (по крайней мере до тех пор, пока он не стал фактически королём Франции) добродушие Генриха Наваррского (затем Генриха IV) было единственной монетой, которой он мог платить своим министрам за верную службу.
520
Ришельё сам испытывал шок, когда король, бывало, шутливо называл его «marmiton» (букв.: поварёнок; здесь: мальчуган, крошка). В одной из поданных королю записок (1629 г.) кардинал высказался следующим образом: «Язык государей часто причиняет им больше вреда, чем неприятельское оружие, а потому в речах своих они должны проявлять сдержанность».