Введение
Два века, как грузинская культура зафиксирована на России, и эта фиксация определяет характер ее политического мышления и культуры. Грузинская нация зародилась в лоне Российской империи и прошла инкубационный период у нее на коленях. Соответственно, Россия – и колыбель ее, и «родовая травма». Она – главный, если не единственный, субъект ее амбивалентной любви-ненависти.
К началу XIX века Российская империя, расширившая военно-административное влияние, вступила в свой самый яркий период – время построения культурных империй (Багно, 2014. С. 9). Художественные произведения, литературные переводы и литературоведческие исследования, связанные с русско-грузинской тематикой, составили одну из таковых. После подписания Георгиевского трактата (1783), предполагавшего переход грузинских княжеств под протекторат Российской империи, иерархия отношений между Россией и Грузией[1] представляла собой имперско-колониальную парадигму, которая стала основой для формирования и укрепления культурно-литературных связей. Плодами завязавшихся контактов явились новые темы и мотивы в литературе обеих сторон. Новшеством стала ориенталистская тема-конструкт, имевшая место в литературах и других империй (английская, французская литература): колонизатор, сбежавший из привычной среды, восхищался экзотическим краем как территорией свободы и богатства природы, а завоевав этот край, не видел себя «колонизатором/угнетателем», так как верил в миф о собственной цивилизаторской миссии. Получая чины, он улучшал свое благосостояние. Что касается колонизованного, то отчасти ему благоприятствовал дискурс восхищения, и в сложившейся ситуации зависимости он старался найти выгоду. Политическая зависимость Грузии от России легла в основу укрепления и популяризации русско-грузинской культурной империи. Кроме политики, важным укрепляющим фактором для этой империи была литературоцентричность русской культуры. Русская литература являлась ведущим общественным информационным источником (Grob, 2012. S. 51). В период романтизма впервые Грузия как нарратив привлекла особо пристальное внимание русских писателей. Более того, имперский дискурс, связанный с Кавказом XIX века, стал толчком для появления в русской литературе произведений, написанных на Кавказе или о Кавказе (и о Грузии) и сделавшихся частью русской культуры и литературы (Ram, 2003. P. 4). Грузинские литераторы и общественные деятели, вступив в профессиональный диалог с русскими интеллектуалами, получили возможность выйти на более широкого читателя и расширили поле общественно-интеллектуального обмена. Многие грузины были рады вхождению в состав Российской империи, избавившему Грузию от демографической катастрофы и стимулировавшему ренессанс в культуре (Jones, 2013. P. 248; Летопись дружбы, 1967. С. 35–40, 101–126). Обоюдная заинтересованность, несмотря на антиколониальные настроения и восстания, сохранявшиеся в Грузии XIX века (например, восстание в Кахетии в 1812 году), сформировала механизм манипулирования и удержания в сфере российского влияния. Литература стала одним из рычагов этого механизма. Пользуясь термином Франца Фанона (Фанон, 1961), можно сказать, что литература явилась полем проявления культурного империализма: местом проецирования конкурирующих идентичностей и представления шаблонов своей правды, своего восприятия окружающего как в имперский, так и в советский период. Произведения с русско-грузинским контекстом включали в себя две стороны – господство и подчинение, что точно отражало двойственность положения Грузии в русском культурном сознании: с одной стороны, она – чужой мир, противоположный российскому (здесь райская природа, свобода, вдохновение, экзотика, пристанище для инакомыслящих русских), с другой – своя территория, имперское наследие, где особо важная часть – золотой и серебряный век русской литературы. Еще один аспект российского культурного империализма – порождение грузинской культурной колонизации. Под этим определением я понимаю принятие имперской культуры и проявление результатов культурного влияния в новой прогрессивной или регрессивной форме. Грузинская культурная колонизация явилась благодатной почвой для развития театрального, художественного, изобразительного и танцевального искусства: «В Грузии, периферии и провинции российской, а затем советской империи, местная интеллигенция копировала схему поведения интеллигенции российской» (Андроникашвили, Майсурадзе. С. 128–129). Культурный империализм и культурная колонизация особенно явно проявились в литературе.
1
Я использую определения Россия и Грузия условно, под которыми подразумеваю Российскую империю, а затем РСФСР и РФ; и соответственно – грузинские княжества, а затем ГССР и современную Грузию.