Или вопрос о социализме и капитализме! Должен признать: он вызывает у меня ощущение, будто я перенесся в прошлый век. Мне кажется, что эти полностью идеологизированные и зачастую запутанные в семантическом плане категории давно уже утратили актуальность. Здесь уместен иной, более глубокий вопрос, в равной мере касающийся нас всех: сможем ли мы любым способом возродить естественный мир как подлинную арену политики, вновь сделать личный опыт людей изначальной мерой вещей, поставить нравственность выше политики и ответственность выше наших желаний, придать человеческому обществу осмысленность, вернуть человеческой речи содержательность, восстановить в качестве средоточия любой социальной деятельности самостоятельное, органичное и полное достоинства человеческое «я», ответственность за нас, поскольку мы созданы для чего-то более высокого, и способность пожертвовать какой-то частью, а в крайнем случае и всей нашей банальной, благополучной частной жизнью — этим «правилом повседневности», как говаривал Ян Паточка, — ради того, что придает нашему существованию смысл? На самом деле не так уж важно, с кем по случайности или месту жительства мы имеем дело — с западным менеджером или восточным чиновником — в этой весьма скромной, но имеющей мировое значение борьбе против безличной власти. Если мы сможем защитить свою человечность, возможно появится какая-то надежда — хотя второе отнюдь не следует из первого автоматически — на то, что мы найдем какие-то более осмысленные способы сочетания наших естественных стремлений к совместному принятию экономических решений и достойному социальному статусу с проверенной временем подлинной движущей силой любого труда — предприимчивостью, реализуемой в условиях подлинных рыночных отношений. Однако пока наша человечность остается беззащитной, нас не спасут никакие технические или организационные ухищрения, призванные усовершенствовать функционирование экономики, — подобно тому, как установка фильтра на заводской трубе не предотвратит всеобщую дегуманизацию. В конечном итоге цель существования системы важнее, чем характер ее функционирования. В конце концов, разве она не может бесперебойно действовать ради тотального разрушения?
Я говорю об этом потому, что, глядя на мир с той «колокольни», что предоставила мне судьба, я не могу избежать ощущения: очень многие на Западе все еще плохо понимают, что в наше время поставлено на карту.
Если, к примеру, мы внимательно вглядимся в две основные политические альтернативы, между которыми сегодня колеблются западные интеллектуалы, станет очевидно, что это лишь два разных способа вести одну и ту же игру, порожденную анонимностью власти. Как таковые, они представляют собой лишь разные пути к одному и тому же месту назначения — тоталитаризму в мировом масштабе. Один из методов вести игру анонимного разума — продолжать играть с загадками материи, «брать на себя роль Бога», изобретая и разворачивая все новые виды оружия массового уничтожения, предназначенные, естественно, для «защиты демократии», но на деле лишь все больше низводящие демократию до уровня «непригодной для жизни фикции», в которую давно уже превратился социализм в нашей половине Европы. Другая форма этой игры — соблазнительный на вид омут, затягивающий так много добрых и искренних людей: так называемая борьба за мир. Конечно, это не всегда бывает так. Но очень часто у меня возникает впечатление, что этот омут — дело рук все той же коварной, всепроникающей обезличенной власти, играющий роль более поэтичного инструмента порабощения человеческого сознания. Пожалуйста, отметьте себе, что я говорю о безличности власти как принципе, в мировом масштабе, во всех ее проявлениях, а не только о Москве — которой, по правде говоря, просто не по силам организовать нечто столь мощное, как современное движение сторонников мира. Тем не менее, можно ли в мире рационализма и идеологии придумать более удачный способ нейтрализовать честного, свободомыслящего человека (представляющего самую серьезную угрозу для любой анонимной власти), чем предложить ему простейший тезис из всех возможных, и к тому же со всеми очевидными характеристиками благородной цели? Можно ли представить себе нечто, способное эффективнее возбудить ум, — занять его, затем овладеть им, а затем сделать его безвредным в интеллектуальном плане — чем возможность «бороться против войны»? Есть ли более хитроумный метод обмана людей, чем иллюзия, будто они способны предотвратить войну, пытаясь помешать размещению вооружений, — которые в любом случае будут развернуты? Трудно вообразить более легкий путь к тоталитаризму человеческого духа. Чем очевиднее становится, что вооружения будут в любом случае развернуты, как запланировано, тем быстрее ум человека, полностью посвятившего себя тому, чтобы помешать этому развертыванию, будет радикализироваться, поддаваться фанатизму, и, наконец, отчуждаться от себя самого. В результате человек, отправившийся в путь из самых благородных побуждений, в конце путешествия оказывается именно там, где его хочет видеть анонимная власть: в колее тоталитарного мышления, где он не принадлежит сам себе и отказывается от собственного разума и совести ради еще одной «непригодной для жизни фикции»! И пока эта фикция служит подобной цели, неважно как мы ее называем — «благосостояние людей», «социализм» или «мир».