Поистине, сила любви не может сравниться с силой носорогов. Дэзи начинает видеть красоту носорогов и мечтает быть похожей на них: «Вот это молодцы! Какие они все веселые. Прекрасно чувствуют себя в своей шкуре. И совсем не похоже, что они помешались. Держат себя совершенно естественно. Выходит, они правы, что так поступили» [Ibid.: 103]. Теперь потеряв интерес к уединенной жизни с Беранже, Дэзи присоединяется к носорогам и отказывается от слабости человеческой любви ради силы животного сообщества. Беранже остается один.
Пьеса заканчивается монологом Беранже, его бессвязным размышлением о ситуации, в котором акцент смещает с защиты Дэзи на поиск общего языка с носорогами, а после на собственную деморализацию. Кульминация достигается в тот момент, когда Беранже долго пытается подражать носорогам в надежде стать одним из них. Однако, как бы он ни старался, он не может трансформироваться. В последние минуты пьесы Беранже вновь обретает уверенность в себе:
Мне уже никогда не стать носорогом, никогда, никогда! Я не могу измениться. Я бы так хотел, так хотел, но не могу. Я больше не могу на себя смотреть, мне стыдно! (Поворачивается спиной к зеркалу.) Я так уродлив! Горе тому, кто хочет сохранить своеобразие! (Вздрогнув, застывает на месте.) Ну что ж, делать нечего! Буду защищаться! Один против всех! Где мое ружье, ружье мое! (Поворачивается лицом к стене, на которой видны головы носорогов. Кричит.) Один против всех! Я буду защищаться, буду защищаться! Один против всех! Я последний человек, и я останусь человеком до конца! Я не сдамся! [Ibid.: 107]
Вопрос, можно ли считать это счастливым концом, остается открытым. Борьба с оносороживанием, безусловно, является одиноким делом, и у представителя буржуазии в нем нет шансов. Логик, либерал, левый, влюбленный и владелец бизнеса – все становятся монстрами в конце. Нет качественной разницы между политическими группами, любые формы сопротивления терпят неудачу. Только одиночка, индивидуалист, изгой буржуазного общества выживает, и он должен жить и «защищаться» в одиночестве. Ионеско сказал, что Беранже «олицетворяет современного человека. Он – жертва тоталитаризма – обоих видов, правого и левого» [Ionesco 1984: 16]. Жертва. Да, жертва без оружия, с помощью которого можно было бы сражаться с носорогом, который в конечном итоге выломает его дверь.
Используя политическую концепцию Арендт или более широкую концепцию Тайнена или Лассуэлла, можно утверждать, что Беранже действительно является антиполитической фигурой. В драматическом мире пьесы «Носорог» политика в основе своей антигуманистична. Все коллективы перерождаются в тоталитарные системы, и вмешательство в мир власти и ресурсов – даже тех, у кого самые благие намерения, – это движение к господству над индивидами. Ионеско выразил свое глубокое отчуждение от любой политики в размышлениях о пьесе «Носорог»:
Когда «Носорога» поставили в Германии, актеры выходили на бис 50 раз. На следующий день газеты написали: «Ионеско показывает нам, как мы стали нацистами».
Но в Москве хотели, чтобы я переписал пьесу так, чтоб было видно, что речь идет именно о нацизме, а не об их тоталитаризме. В Буэнос-Айресе военное правительство решило, что это выпад против перонизма. А в Англии меня сочли мелким буржуа. Даже в новой Британской энциклопедии меня называют реакционером. Видите ли, когда дело доходит до недопонимания, я получаю сполна. И все же я никогда не был правым, и я никогда не был коммунистом, потому что я лично знаком с обеими формами тоталитаризма [Ibid.: 16–17].
Опыт постановок этой пьесы укрепил его веру в то, что политические системы одинаковы, идеологии различаются только по названию, а политика в лучшем случае смешна, а в худшем невероятно опасна.
Как и другие его пьесы, «Носорог» получил неоднозначную критику от прессы. Некоторые критики приветствовали ее как захватывающее свидетельство ужасов фашизма – пьесу с политическим посланием (именно то, чего они ожидали!). Другие сочли ее оскорбительно нелепой чепухой. В свою очередь Ионеско дал понять, что, хотя пьеса была вдохновлена его личным опытом подъема румынского фашизма и особенно неспособностью его товарищей-интеллектуалов противостоять фашистскому натиску, она не была заявлением, ограничивающимся фашизмом, коммунизмом или любой другой конкретной идеологией. Напротив, «Носорог» призван раскрыть универсальный аспект человеческого опыта: политика – это ловушка. В 1940 году Ионеско писал: «Я знаю, что любой вид справедливости несправедлив и что всякая власть произвольна» [Ionesco 1998: 17], а «все системы ложны» [Ibid.: 45]. Два десятилетия спустя, в 1960 году, его взгляды остались прежними: все идеологии порождают носорогов; все они уязвимы; и виновата в распространении оносороживания в первую очередь мелкая буржуазия. Проблема неразрешима, поскольку прогресс – это иллюзия. Политические революции лишь возвращают общество к альтернативным, но столь же ужасным практикам доминирования: