Помимо ритуальных и обязательных событий, которые происходят независимо от СМИ и лишь освещаются в них, существуют так называемые псевдособытия, к которым Д. Бурстин, первым предложивший этот термин, причисляет события, специально запланированные с целью их немедленного показа или передачи информации о них40. Речь идет о тех самых знаменитых симулякрах, по мысли постмодернистов, буквально пронизывающих современный мир. К категории политических симулякров, определяемых СМИ и представленных в официальном политическом дискурсе, относятся интервью, пресс-конференции, телевизионные беседы и дискуссии, теледебаты и пр. Все эти дискурсные разновидности являются коммуникативными событиями, драматургия которых полностью задается средствами массовой информации, хотя содержательная их часть в значительной степени является спонтанной.
Но здесь требует своего освещения еще один немаловажный вопрос: в чем именно состоит отличие современного состояния общественно-политического процесса от «традиционного» времени, если мы считаем, что дискурс «постправды», как было показано выше, отнюдь не изобретение современной нам эпохи41? По большому счету, на наш взгляд, это различие состоит в разновекторности основных действующих на представителя электорально значимого большинства дискурсивных интенций. В доинформационную эпоху картина мира рядового реципиента дискурса была существенно менее противоречивой и более однозначной. Единый официальный дискурс, очень ограниченные каналы доставки, мощная машина контроля — все это делали усилия трансляторов дискурса весьма и весьма эффективными. В связи с вышеперечисленным необходимо коснуться теории развития СМИ, проблем воздействия их на общество и попыток власти воздействовать на них самих с точки зрения исторического развития «постправды» как явления.
§ 2. «Форма или содержание?»: исторический генезис дискурса «постправды»
В своем первоначальном виде теоретические модели политической коммуникации основывались на ранних концептуальных представлениях о массово-коммуникационных процессах, известных под названиями «теория волшебной пули» и «теория подкожной иглы». Эти теории, возникшие вскоре после окончания Первой мировой войны, одним из основоположников которых был Г. Лассуэлл, исходили из предположения об огромных, практически неограниченных возможностях информационно-пропагандистского воздействия на массовую аудиторию, которая в плане отбора сообщений ведет себя достаточно пассивно и по сути напоминает ожидающего пациента, чье состояние начинает меняться после получения дозы
лекарственного препарата в виде инъекции42. В политологическом контексте подобная постановка вопроса об информационной «волшебной пуле», которая, с одной стороны, всегда точно и безошибочно находит свою мишень, а с другой — выступает как единая система стимулов, порождающая систему сходных реакций, тем самым полностью подчиняя себе весь общественный организм, со всей очевидностью представляла несомненный интерес именно с точки зрения возможностей влиять на поведение избирателей через пропагандистское воздействие по каналам СМИ. Однако широко известные исследования электоральных процессов, проводившиеся в конце 1930-50-х гг. под руководством П. Лазарсфельда, Б. Берельсона и Э. Кэмпбэлла, показали, что эти теоретические представления не находят эмпирического подтверждения. На основе анализа результатов социологических данных, полученных путем проведения в канун президентских выборов в США в 1940 г. серии параллельных опросов избирателей, П. Лазарсфельд, Б. Берельсон и Х. Годэ предложили классическую двухступенчатую модель коммуникации, которая впоследствии стала одной из первых общепризнанных теоретических конструкций в политической коммуникативистике. Согласно этой модели, воздействие массовой коммуникации на индивида большей частью является не прямым, а опосредуется микрогруппами, где посредниками при передаче информационного воздействия выступают так называемые лидеры общественного мнения — лица, пользующиеся авторитетом в своей микрогруппе, которые интересуются какой-либо проблемой, активно читают газеты и слушают радио, а затем обсуждают прочитанное или услышанное в своем окружении, давая при этом фактам или событиям собственное толкование. Иными словами, идеи передаются от радио и газет к лидерам общественного мнения, а от них — к менее активным слоям населения. При этом информационно-пропагандистское воздействие по каналам массовой коммуникации в большинстве случаев способно либо закрепить предпочтения, уже имеющиеся у индивида на сознательном уровне, либо актуализировать его латентные предпочтения, способствовать сознательному уточнению неопределенной позиции, и лишь в крайне редких случаях может привести к переубеждению и переходу на противоположные позиции. Данное обстоятельство отчасти способствовало временному выдвижению на первый план так называемых теорий минимальных эффектов массовой коммуникации, в соответствии с которыми делались выводы о том, что информационное воздействие через СМИ по своей эффективности уступает другим факторам, предопределяющим особенности политического поведения, таким, например, как принадлежность к политической партии или определенной социальной группе. Главный аргумент, лежавший в основе таких выводов, сводился к утверждению о слабости воздействия безличных сообщений, адресованных массовой аудитории и, по существу, не связанных с нуждами и потребностями каждого конкретного, отдельно взятого индивида.
41
На наш взгляд, в таком ключе можно рассматривать множество исторических событий, прямо или косвенно влиявших на политический процесс, — от эпохи Античности (миф о 300 спартанцах, жизнеописания цезарей Рима и т. д.) до Нового времени (причины тех или иных войн на Европейском континенте).
42
Грачев М. Н. Политическая коммуникация: теоретико-методологический анализ: автореф. дис. ... докт. полит. наук. М., 2005.