В том же духе были составлены инструкции Госдепартамента, направленные послам в шести арабских странах, а также в Тель-Авиве, Анкаре, Париже и Лондоне. Государственный департамент, подчеркнул Даллес, будет стремиться направить ход дебатов в ООН "в более широкий контекст коммунистического полицейского государства... Госдепартамент хочет избежать ситуации, при которой обсуждение устремилось бы в русло антисемитизма или антисионизма"34.
Как это ни парадоксально, но эти документы создают впечатление, что Даллеса устроило бы такое развитие событий, когда Сталин увязнет в пучине сфабрикованных им же кровавых заговоров. Прямо об этом, естественно, ни он, ни его помощники не высказывались. Их могло бы превратно понять общественное мнение.
Вместе с тем Д. Эйзенхауэр в одном из выступлений весьма резко осудил "дикий антисемитизм", бушующий за железным занавесом.
Чем же ответил на все это Сталин? Внимание исследователей редко привлекает странная встреча, которая состоялась у Сталина 17 февраля, то есть после публикации заявления Э. Рузвельт и других общественных деятелей, когда уже не могло быть сомнений в негативном отношении цивилизованного мира к "делу врачей". В этот момент диктатор пригласил на беседу третьестепенного индийского политика, д-ра Сайфутдина Китчлу. Через неделю тот передал детальную информацию об этой встрече московскому корреспонденту "New York Times" Г. Солсбери, включая и те сведения, которые не появились в советской печати. Но они имеются в книге Солсбери "Московский журнал. Конец Сталина". Сталин на встрече, в частности, заявил: "Если разразится война, Англия будет сметена. В случае войны будет плохо и России и Соединенным Штатам, в самом деле, очень плохо. Но она окажется фатальной для Англии. Если действительно дойдет до дела, англичане не сумеют поддержать США в войне... То же самое и Франция. Они, Англия и Франция, не могут вести себя по-прежнему неопределенно, поддерживая США. Им предстоит разрыв"35. Надо думать, такая "утечка информации" входила в намерения Кремля. Это был способ оказать дополнительное давление на западных "ястребов".
Эффективность подобных зондажей, как и всех сталинских происков вокруг "дела врачей", стояла под знаком вопроса до тех пор, пока не определилась позиция президента США. Это произошло в конце февраля. Вот что писал в воспоминаниях Эйзенхауэр: "Накануне моего вступления в должность (то есть до 19 января 1953 года. - Б. К.) Сталин намекнул в одном из своих редких интервью, что он хотел бы встретиться со мною... Я не был уверен, может ли принести что-нибудь полезное встреча с таким человеком. Тем не менее на пресс-конференции 25 февраля, когда один из репортеров задал вопрос, соглашусь ли я покинуть Соединенные Штаты, чтобы встретиться со Сталиным, мой ответ был таким: "Я готов встретиться с кем угодно и где угодно, если при этом, на мой взгляд, будет малейший шанс сделать что-нибудь хорошее, и коль скоро это отвечало бы тому, чего американский народ ожидает от своего главы исполнительной власти"36.
Итак, президент дал согласие на встречу, не выдвинув Сталину каких-либо предварительных условий. Не только об "освобождении" угнетенных народов Восточный Европы, но даже о вызволении из застенков врачей не было сказано ни слова. Назвать такой исход "самым крупным его провалом" нет оснований. Если так, то можно по-иному посмотреть и на ряд других, пока не разрешенных вопросов, связанных с "делом врачей".
"Дело врачей" осталось незавершенным, и при нынешнем состоянии источников все предположения о его возможном исходе не выйдут за пределы гипотез. Одна из них - намерение провести депортации евреев. Массовые депортации уже проводилась советскими властями в 1939 - 1940 гг., когда к СССР были присоединены западные территории. Евреев депортировали тогда, конечно, наряду с представителями других национальностей. Таким образом, недавний прецедент налицо. Никто не мог гарантировать, что его не повторят в каком-то объеме, под каким-то формально нейтральным прикрытием, в 1953 г. - будь то очищение городов от тунеядцев, получателей "нетрудовых доходов" или кого-то еще.