Глава 4
Сунь-цзы и Фукидид
По словам прусского генерала Карла фон Клаузевица, международный кризис, подобно войне, «область неопределенности… скрытая в тумане большей или меньшей неопределенности». И в этом тумане неопределенности требуется обширный интеллект, «чтобы выяснить истину с помощью инстинктивных суждений» [1].
Внешняя политика – полная противоположность всеобъемлющему знанию. Даже при наличии лучших шпионов, специалистов по региону и спутникового наблюдения остается существенная темная зона, образованная не только отсутствием информации, но и ее избытком, что в результате приводит к путанице и неразберихе. Инстинктивное суждение имеет жизненно важное значение. Президент или вождь могут быть интеллектуально слабы, но при этом демонстрировать здравые суждения. Макиавелли, перефразируя Цицерона, объясняет, что рядовой человек, который ценит свободу, часто способен распознать истину [2]. Таким человеком был Рональд Рейган [3]. Рейган, подобно Гарри Трумэну, был гораздо более начитан, чем многие думают (Трумэн брал с собой в поездки Плутарха), но обоим не хватало интеллектуальных притязаний и научной подготовки, и политические элиты относились к ним с пренебрежением.
Государственный секретарь или министр иностранных дел должны преобразовать президентские импульсы в сложное представление. Это требует интеллектуальной выдержанности, чему очень способствует литература, поскольку к личному опыту добавляет проницательность лучших умов. Например, Клаузевиц, образец сведений о войне и стратегии для читателей XIX и XX вв., с головой погружался в романтические пьесы и поэзию Фридриха фон Шиллера и нравственную философию Иммануила Канта [4].
Если литература – молчаливый ресурс для государственных деятелей, то нет литературы, более соответствующей нашим целям, чем античные классики, писавшие о войне и политике, которые обеспечивают эмоциональную отстраненность от современности, что особенно важно в эпоху медиа, когда слишком многие из нас становятся заложниками момента, одержимыми новейшими событиями или опросами общественного мнения до такой степени, что прошлое с его уроками, кажется, перестает существовать.
Чем сильнее пренебрежение историей, тем больше заблуждений относительно будущего. Надежды на то, что обширная многонациональная Россия, слабо испытавшая на себе влияние Просвещения, совершит благополучный переход к демократии, сопоставимый с тем, что произошел в маленькой мононациональной Польше, пропитанной традициями Центральной Европы, продемонстрировали пренебрежение историей и географией России; призыв к быстрому переходу к демократии в Китае не учитывает насилия и волнений, которые возникали, когда рушились предыдущие китайские династии, а также неустойчивое состояние демократии в местах со слабыми государственными институтами, с небольшим или отсутствующим средним классом и этническими разногласиями.
Классика помогает противостоять этой исторической амнезии. Макиавелли пишет:
Желающий узнать, что будет, должен учитывать то, что было. Все, что происходит в этом мире в каждую эпоху, уже происходило в древности… поскольку эти действия совершались людьми, испытывающими и всегда испытывавшими одни и те же страсти, которые неизбежно должны приводить к одинаковым результатам [5].
Конфуций выражается проще:
Испытывая любовь к правде, я восхищаюсь древностью [6].
Читать выдающихся мыслителей языческой древности – значит находить необычные связи, точность анализа и единодушие взглядов, выраженных разными способами. Политическая философия имеет четкое преимущество, поскольку просчеты в Античности могут привести к болезненным результатам. Это справедливо не только в отношении мудрецов Древней Греции и Древнего Рима, но и Древнего Китая.
Средиземноморская и китайская цивилизации возникли почти одновременно, и ни одна из них на протяжении тысяч лет не подозревала о другой, словно разумная жизнь, существующая где-то в Галактике и проходящая через страдания, смутно напоминающие наши собственные; обеим суждено было встретиться в эпоху развитых технологий. В конце III в. до н. э., в период расцвета Римской республики, когда Рим и Карфаген вели две Пунические войны, Сражающиеся царства Китая сливались в империю Хань. Образование империи Хань положило конец процессу, при котором сильные китайские царства покоряли более слабые, а на их место затем приходили еще более сильные. Несмотря на периоды анархии, феодализм в Китае постепенно уступал место зачаточной бюрократии. Говоря кратко, несмотря на различия между средиземноморской и китайской цивилизациями, разделение народов, населяющих Китай, на различные группы и государства, вело, как и в Средиземноморье, к войнам, завоеваниям и торжеству политики силы, поэтому древние философы Китая, Греции и Рима приходили к сходным выводам о характере человеческой природы.