После окончания холодной войны большинство западных лидеров, действуй они сами по себе, постарались бы избегать интервенций, не имеющих стратегического значения, из-за связанного с этим риска, если бы не медийное и интеллектуальное сообщества. Поскольку в медийной элите господствуют космополиты, которые живут в мире, гораздо более широком, чем национальное государство, у них есть тенденция ставить универсальные нравственные принципы выше государственных интересов. «Большинство журналистов, – говорит Уолтер Кронкайт, – чувствуют очень слабую привязанность к установленному порядку. Думаю, они предпочитают быть на стороне человечества, а не на стороне власти и государственных институтов» [17]. В руках прессы тема прав человека – высший уровень альтруизма – становится мощным оружием, способным подтолкнуть нас к войнам, в которые, возможно, нам не следует ввязываться [18].
Когда пресса находит информационный повод, она способна сформировать и изменить общественное мнение, как это было в Боснии и Косове, где медиа проявляли исключительную активность, в то время как публика, как показали опросы, оставалась индифферентной. Медийное и интеллектуальное сообщества – касты профессионалов, не менее различимые, чем сообщества военных, врачей, страховых агентов и т. д., и не более репрезентативные для американского общества. Как бывает и в других профессиональных группах, их члены зачастую больше подвержены влиянию друг друга, нежели тех, кто находится за границами их социальной сети. Сталкиваясь с равнодушной публикой, эта псевдоаристократия способна формировать мнение западных лидеров так же, как античная знать влияла на своих императоров. Перед аргументами прессы трудно устоять. Аргументы в защиту прав человека, выдвигаемые медиа в их самом экстремальном виде, имеют характерный душок инквизиции.
Телевизионные корреспонденты, работающие на месте катастроф, таких как израильские бомбардировки Бейрута в 1982 г. и голод в Сомали десятью годами позже, демонстрируют бесстрастное туннельное зрение, при котором на место анализа выходят голые эмоции: их не интересует ничто, кроме кошмарного спектакля, разыгрывающегося у них на глазах, – а ведь с этим надо же что-то делать! Медиа олицетворяют классические либеральные ценности, которые имеют отношение к личностям и их благосостоянию, в то время как внешняя политика часто связана с отношениями между странами и другими большими группами. Таким образом, медиа с большей вероятностью проявят воинственность, когда речь идет о нарушениях прав и страданиях отдельных лиц, нежели в том случае, когда возникает угроза жизненным интересам государства.
Разумеется, зачастую необузданные эмоции корреспондентов и активистов-правозащитников – именно то, что должны услышать лидеры. Так было в Сараеве в 1992 и 1993 гг. Государственная мудрость в том, чтобы провести грань между реальным и лицемерным или невыполнимым. Мудрый и взвешенный детерминизм всегда требует установления очередности.
«Тот, кто знает, когда атаковать, а когда выжидать, – одержит победу, – говорит Сунь-цзы. – Бывают дороги, по которым не идут, армии, на которые не нападают, крепости, которые не осаждают» [19]. Действительно, нарастающая тенденция к городским войнам – в Тузле, Могадишо, Карачи, Панаме, Бейруте, секторе Газа и т. д., – так же как к интервенции на анархические территории, такие как Сомали и Сьерра-Леоне, может вынудить нас проявить жестокость, против которой будут категорически возражать те же самые люди, которые требовали вмешательства. Как говорил в 415 г. до н. э. афинский полководец Никий, выступая против экспедиции на Сицилию:
Нам не следует скрывать от себя, что мы намерены заложить город среди чужеземцев и врагов, и тот, кто предпринимает такой шаг, должен быть готов с первого же дня стать господином этой земли или же потерпеть неудачу, обнаружив, что всё здесь против него [20].
Как американцев во Вьетнам, афинян завлекли на Сицилию их союзники. Опасаясь эффекта домино от нарастающего могущества Сиракуз, афиняне пришли к мнению, что завоевание далекой Сицилии имеет важнейшее значение для сохранения их империи. Процветание сделало афинян слишком уверенными в своем успехе и слишком страстно желающими его добиться. Поскольку они недооценили, какие огромные усилия и жестокость потребуются для победы, поход обернулся трагедией.
Благоразумие подсказывает, что представление о войне без жертв – попросту миф, несмотря даже на такие технологические новшества, как пули, которые обезвреживают человека, не нанося вреда. Клаузевиц говорит, что война – неопределенность, характеризующаяся разногласиями, случайностями и беспорядком. По мнению генерал-лейтенанта морской пехоты Пола Ван Рипера, американским войскам придется действовать в различной обстановке – «в пустыне и джунглях, в густонаселенных городских районах с укоренившимся противником», – в обстановке, не дающей проявить технологическое господство [21]. Лазер и оружие с электронно-оптическим наведением не обнаружат противника в густом лесу и не предотвратят жертв среди гражданского населения в городах. Даже при хорошей работе компьютеризованные сенсоры и прослушивающие устройства могут завалить воинские подразделения неудобоваримыми данными. Чем больше накапливается сведений, тем больше становится разрыв между информацией и реальным знанием. Прогнозируемая вселенная Роберта Макнамары с ее количественными показателями и предположениями из теории игр завела США глубоко во вьетнамскую трясину. Исключительное упование на технологии, одновременно наивное и самонадеянное, не принимает во внимание местную историю, традиции, территорию и прочие факторы, необходимые для принятия мудрого решения.