Вот почему генерал Джордж Маршалл, архитектор победы США во Второй мировой войне и послевоенного восстановления Европы, еще в 1927 г., когда стал начальником пехотного училища в Форт-Беннинге, штат Джорджия, отменил инструкцию, в которой был сделан акцент на «решения», и заменил ее «реалистическими упражнениями», необходимыми, чтобы научить офицеров проявлять «инициативу» и «рассудительность» [16].
Инструкция для будущих президентов и государственных секретарей должна отражать мудрость Маршалла, проявленную в Форт-Беннинге. Маршалл сомневался, «способен ли человек рассуждать мудро и с глубокой убежденностью… об основных международных вопросах современности, не имея при этом в виду как минимум Пелопоннесскую войну и падение Афин» [17].
Маршалл знал античную историю. Таким же образом любые новые правила для лидеров должны будут ее учитывать. Античная история, как я покажу далее, самый надежный источник информации о том, с чем нам с большой долей вероятности придется столкнуться в первые десятилетия XXI в.
Это эссе не о том, что думать, оно о том, как думать. Я пишу не о конкретной политике, а о политике как результате размышлений, а не эмоций. Опытные политики типа Маршалла руководствовались не симпатией, а необходимостью и собственными интересами. План Маршалла – не подарок Европе, а попытка сдержать советскую экспансию. Когда необходимость и собственные интересы хорошо просчитаны, история называет такое мышление «героическим».
По мнению Маршалла, аристократического и надменного офицера, которого мало кто осмеливался называть по имени, героизм – это результат правильных суждений, полученных на основе неадекватной информации: в реальном бою информация о противнике всегда неполная, и к тому моменту, когда все проясняется, предпринимать что-либо обычно бывает слишком поздно.
Кризисы в мировой политике подобны битвам. Внутренняя политика формируется на основании изучения статистики продолжительных переговоров между исполнительной и законодательной властью, а внешняя политика часто полагается на чисто интуитивную способность понять быстро развивающиеся, нередко насильственные события за рубежом, осложненные культурными различиями. В мире, где демократия и технологии развиваются быстрее, чем институты, необходимые для обеспечения их устойчивого развития – даже если государства сами разрушаются и преображаются до неузнаваемости под воздействием урбанизации и информационной эпохи, – внешняя политика будет скорее искусством, нежели наукой постоянного кризисного менеджмента.
По мере того как крутыми волнами станут накатываться будущие кризисы, американским лидерам придется усвоить, что в мире нет таких понятий, как «модерн» или «постмодерн»; наш мир – лишь продолжение «древности», и этот мир, несмотря на все его технологии, очень хорошо могли бы понять выдающиеся китайские, греческие и римские философы и сумели бы в нем ориентироваться. Это было бы по плечу и такому политику, как генерал Маршалл, следовавшему древней традиции скептицизма и конструктивного реализма.
Но скептицизм и реализм – категории слишком широкие, чтобы на них строить полезное руководство для государственных деятелей.
В конце концов, и Уинстон Черчилль, и Невилл Чемберлен были реалистами, рассчитывающими возможности и результаты на основании опыта прошлого и собственных интересов. Заинтересованность Черчилля в восстановлении баланса сил в Европе, что пошло бы на пользу Англии, не требует доказательств. Однако сторонники политики уступок тоже были прагматиками. С исторической точки зрения перевооружение Германии было нормальным явлением, и в середине 1930-х гг. Гитлера могли рассматривать как очередного презренного диктатора, с которым Западу пришлось иметь дело, а не как самовлюбленного маньяка из Mein Kampf, тем более что двумя десятилетиями ранее восемь с половиной миллионов человек погибли в войне, возникшей из-за просчетов и путаницы и никому не принесшей ощутимой пользы. Напротив, она обернулась катастрофой. С другой стороны, Сталин уже проявил себя как организатор массовых убийств, в то время как Гитлер (по крайней мере до начала Второй мировой войны) – нет. Сторонникам уступок разрешение на перевооружение Германии для сдерживания Советского Союза казалось совершенно разумным.
Однако это не помешало Черчиллю не только искать способы сдержать Гитлера, но и в конечном счете уничтожить его. Это не помешало Черчиллю опасаться Германии больше, чем Советского Союза, хотя именно Черчилль, будучи военным министром Британии с 1919 по 1921 г., возглавлял усилия Запада по свержению большевиков в ходе Гражданской войны, последовавшей за Октябрьской революцией. На самом деле Черчилль, который заключил альянс со Сталиным против Гитлера, всегда был гораздо более яростным антикоммунистом, чем любой сторонник уступок.