Стрижайло восхищенно смотрел на Семиженова, как рентгенолог смотрит на черно-белый негатив с дымчатыми костями скелета, полупрозрачными вздутиями и аномалиями, притаившимися тромбами и тайными гематомами. Семиженов был понятен ему, проницаем для его лучей, прозрачен для прозорливого знания. В досье, как в истории болезни, хранились данные о происхождении его капиталов, о связях с криминальным миром и Администрацией Президента, о тайных встречах с олигархами и генералами ФСБ. Психологические характеристики аттестовали его как истерика и неутолимого честолюбца, вероломного заговорщика и мстительного ненавистника. Его зодиакальным символом был Козерог с витыми рогами, которыми тот остервенело бодался с препятствиями. Фрейдистские комплексы питались прогрессирующей импотенцией, которую он преодолевал садистскими наклонностями и женофобией. Он ненавидел Дышлова, презирал в нем простолюдина и деревенщину, плел интригу, мечтая занять его место в партии.
Стрижайло, делая глоток французского вина, ощутил свою тайную власть над честолюбцем. Тот двигался среди гостей, как живая бомба. Ее можно было тут же взорвать, заляпав плафон с купидонами ошметками коммунистических лидеров.
Вторым взял слово Грибков, маленький, щуплый, с круглой головкой, в которую были вставлены бегающие вишневые глазки, некрасивые, беспокойно шевелящиеся губы:
– Я бы добавил к произнесенной моим товарищем здравице. Пусть именем Дышлов назовут не только ледоколы и города-миллионники, но пусть за это имя открыто во всех православных храмах служатся молебны, ибо это имя является синонимом союза коммунистов и православных, красных и белых патриотов. Что и обеспечит нам грядущую победу на выборах. В моих многочисленных поездках по России я постоянно встречаюсь с духовенством, объясняя ему, что современный коммунизм не имеет ничего общего с безбожным большевизмом. Это христианский социализм, где экономическими законами управляет православная этика и добротолюбие. В своей предвыборной агитации я использую тезис о передаче земель монастырям и храмам, как об одном из важнейших пунктов коммунистической программы. Наша сила – в единстве всех направлений патриотизма, в борьбе с компрадорскими олигархами, в единении вокруг нашего несомненного, неоспоримого лидера! – Грибков протянул свою небольшую руку к Дышлову, чокаясь с ним. Его вишневые глазки забегали и чутко заиграли в неровно подстриженной, с оттопыренными ушами голове.
Стрижайло и его любил, нежно и сентиментально, как конструктор японских роботов любит свое миниатюрное оригинальное изделие. Под дорогим костюмом, белоснежной рубахой и шелковым галстуком Грибкова была не теплая человеческая кожа, покрытая редкими волосками, а пластмассовый твердый чехольчик с кнопками и антеннами. Можно было мизинцем нажать на кнопки, или дистанционным пультом переключать программы, меняя поведение кибернетической игрушки, которая приспосабливалась к изменившимся условиям. К перепадам политической температуры и давления. К смене политического климата. К формулировкам идеологических доктрин и партийных программ. Этот игрушечный аппарат имел резиновую присосочку, которой прикреплялся к крупной политической личности. Некоторое время двигался вместе с ней, питаясь ее соками и репутацией. Проделывал вместе с ней и за ее счет очередной отрезок своей карьеры, а потом, когда личность теряла популярность, аппарат откреплялся. Некоторое время оставался один, сканируя окрестность, отыскивая новую, насыщенную политическими калориями фигуру. Быстро к ней устремлялся, прикреплялся присоской, тянул полезную жидкость. Теперь, сменив многократно патронов, увеличив за их счет свой вес и размеры, он прицепился к компартии, к неуклюжему теплокровному Дышлову. Дышлов считался с ним, заимствовал его экономические идеи, любил появляться в присутствии эрудированного академика-экономиста. Но неизбежно приближался момент, когда смышленый робот отцепит от Дышлова свою присоску, оставит на жилистой шее разочарованного коммуниста маленькую красную ранку, двинется дальше, озирая мир тревожными умными глазками.