Услышал негромкие упругие шаги. Выглянул – банщик с грацией дрессированного гризли косолапо приблизился к столу. Поставил поднос, сгружая с него бутылку вина, два бокала, вазу с виноградом, тарелку с плиткой шоколада. Удалился, а Стрижайло прислушался к внутреннему голосу, который радовался, хихикал, по-птичьи верещал. Принадлежал маленькому дурашливому скомороху, в которого превратилась обезьянка, нацепив на голову красный колпачок, рубаху с длиннющими рукавами, увешанную бубенцами. Скоморох пританцовывал, корчил смешные рожицы, позвякивал бубенцами, ударяя в стенки утробы загнутыми шутовскими чувяками.
«Стадия обезьянки» сменилась «стадией скомороха», что соответствовало последовательности, в какой менял свои обличья дух-оборотень. Стрижайло снова услышал звуки, на этот раз звонкие, цокающие по кафелю, какие возникают от соприкосновения с плиткой острых каблуков, под сильной женской ногой.
– Кто там? Войдите! – голосом веселого шута и забавника произнес Стрижайло.
Выступил из комнаты во всей своей великолепной наготе. Навстречу шла девушка весеннего вида, в синей юбке, белой целомудренной блузке, с милым лицом гимназистки, невинно и застенчиво отбрасывая за плечо золотистую прядь. На голове была трогательная девичья шляпка с букетиком фиолетовых матерчатых цветов, что придавало ей сходство с барышней дореволюционной поры. Заметив это, скоморох совершил в утробе сальто-мортале, скинулся через плечо и превратился в маленького Ивана Бунина – сухого, с желчным лицом эмигранта, в мягкой шляпе, с ореховой тростью, того, что заканчивал эротический цикл «Темные аллеи», как раз собираясь писать «Смарагд». Было видно, что Бунину нравится барышня, напоминает ему прототип, с которым встречался в номерах арбатской гостиницы.
– Добрый день, сударыня. Пожалуйте. Чем обязан? – Галантно раскланиваясь, Стрижайло чуть выставил босую ногу, как если бы так встречал когда-то молодой писатель влюбленных в него курсисток. Именно к этому побуждала Стрижайло «стадия Бунина», которую переживал дух утробы.
– Пришла, чтобы скрасить ваше одиночество. Вдруг подумала, что вам не хочется быть одному. – Ответ был прост, чуть насмешлив, выдавал в барышне способность к импровизации, психологическую подвижность.
Маленький Иван Бунин вдруг преобразился в Сократа, лобастого, лысого, в ветхой тоге, того, что спустился по каменной лестнице из Афин в Пирей и вел беседу с софистом. Восхвалял возраст почтенной старости, когда мужчину наконец оставляют похоти и он незамутнено наслаждается красотой мысли, розовым мрамором акрополя, морской лазурью, по которой скользит галеон. Так же бескорыстно, не испытывая вожделения, Стрижайло любовался гостьей, отмечая вкус, с каким был подобран ее туалет.
– Видно, вы общительны и радушны. Природа наделила вас не только миловидностью, но и способностью легкого общения. Поверьте, это редкий дар. – Стрижайло хотел казаться галантным кавалером, ибо именно в такого кавалера превратился его внутренний демон. Стал похож на спикера Совета Федерации Сергея Миронова – лупоглазый, настырный, щетинистый, с темпераментом терьера, верноподданно вздрагивающий при имени Президента, жадно, голодными глазами провожающий всякую юбку, будто в нее обернуты не женские ноги, а обрезки собачьей колбасы. «Стадия спикера» – так обозначался этот выразительный, но быстро проходящий момент.
– Я привыкла общаться, – сказала девушка. – Работала учительницей в младших классах. Преподавала рисование. К каждому ребенку нужно было найти подход.
– Мужчины, с которыми вам теперь приходится общаться, – тоже дети. Иногда дурные, глупые, злые, но все равно – дети.
– Вы очень интересный, содержательный человек, – произнесла девушка, оглядывая Стрижайло, как барышни оглядывают мраморную статую в Летнем саду, ища на ней и не находя фиговый лист.
За время этого краткого диалога неутомимый и неугомонный дух пробовал множество ролей, менял множество обличий, словно в желудке у Стрижайло находилась костюмерная, которой умело пользовался крохотный оборотень. Последовательно принимал образ монаха вновь открытой Соловецкой обители, маршала Жукова в период наступления на Зееловские высоты, премьера Великобритании Дизраэли, вождя курдов Аджалана. Проделав все эти головокружительные трансформации, он превратился наконец в лидера компартии Дышлова, напоминавшего снеговик. Будто там, на банкете у Семиженова, весь торт-мороженое с марципанами и шоколадом достался Стрижайло и не таял все это время в желудке.
– Ну что ж, – по-простому, снижая уровень разговора, сказал Стрижайло. – Раздевайся. Давай-ка попаримся. Говорят, в баньке парок в самый раз.