«Все чудесатее и чудесатее…», — подумал я, и кисло поинтересовался вслух:
— Антон родился в июле?
— Да, девятнадцатого числа, — мелко закивала старушка. — Он как раз училище заканчивал, военно-политическое, и ко мне забежал на каких-то полчасика. Я заварила чаю, Тося выложил, как пирог, полбуханки настоящего хлеба — душистого, теплого еще… Да, это был праздник!
— Антон — ваш жених? — осторожно поинтересовался я, чувствуя, что безумие уже рядом, за спиной, жарко дышит в затылок.
— Ах, что вы, что вы! — всплеснула бабуся худыми ручками, махнув портретом, словно опахалом. — Он мой брат! — и затрясла головой: — Ох, ну до чего же вы похожи, сил нет!
— Все куда хуже, — криво усмехнулся я. — Простите, как вас величать?
— Дарья Ивановна Стоцкая, — церемонно представилась сестра «двойника». — Лушина — моя девичья фамилия.
— Все куда хуже, любезная Дарья Ивановна, — медленно заговорил я. — Меня тоже зовут Антон Иванович Лушин, и я родился девятнадцатого июля.
Стоцкая прикрыла рот ладошкой.
— Так не бывает… — пролепетала она растерянно.
— Я тоже так думал, — невесело хмыкнул я. — До сегодняшнего дня. А какие-нибудь особые приметы были у вашего брата? Ну, там, шрамы или татушки?
— Татушки? — растерялась старая. — А-а, татуировки! Да-да-да! Тося еще в школе наколол себе вот здесь, на левом предплечье имя «Катя». Потом, правда, он едва мог вспомнить эту свою первую пассию, но память осталась на всю жизнь… Жизнь, да… — вздохнула она. — А! И еще у Тоси был страшный шрам на ноге, ниже колена — в детстве сильно поранился косой.
— Понятно… — протянул я. — Ну, у меня такого точно нет. Скажите, Дарья Ивановна, а фотографии ваших родителей сохранились?
Сначала, похоже, она не поняла, а потом часто закивала.
— Да-да-да! Пойдемте… Антон! — заторопилась Дарья Ивановна. — Надо же разобраться, вы правы. Если это совпадение, то что тогда чудо?
Жила Лушина-Стоцкая неподалеку от Пушкинской, в скромной квартире на третьем этаже старого, дореволюционного еще дома с толстенными стенами и высоченным потолком. По дороге я вызнал у Дарьи Ивановны некоторые семейные секреты. Они и успокоили меня немного, и раззадорили. Выяснилось, что мать Антона звали Лидией, а не Натальей, как мою маму, да и родился «двойник» в Москве. Я же появился на свет в Ленинграде, обозванном Санкт-Петербургом за год до первой моей «днюхи».
В квартире Стоцкой застоялась тишина, лишь настенные часы с малахитовыми колонками мерно отбивали секунды. До блеска натертый паркет, старинная мебель из красного и вишневого дерева, бронзовая люстра с хрустальными подвесками, позванивавшими на сквознячке — во всем чувствовался достаток и прилежный уход. По комнатам блуждали, причудливо мешаясь, легкие запахи ванили и валерьянки.
Закрыв могучую входную дверь, Дарья Ивановна шустро разулась и просеменила в гостиную. Привстав на цыпочки, она достала с верхней полки книжного шкафа пухлый фотоальбом в золотисто-желтой бархатной обложке, и бережно опустила его на большой овальный стол, застеленный камчатной скатертью.
— Вот! — выдохнула «баба Даша», пролистнув пару картонных страниц с прорезями. — Это моя мама, а вот они с отцом на свадьбе.
Я внимательно присмотрелся к большому, малость пожелтевшему фото. Иван Лушин отдаленно смахивал на моего отца, но вот его жена ни капли не походила на маму. И слава богу.
— А как его звали, Дарья Ивановна?
— Иван Романович! Он погиб в сорок первом…
Я приободрился — моего деда крестили Михаилом. Мы просмотрели весь альбом, пока не дошли до пожелтевших открыток и выцветших писем.
— Это от Тоси… — вздохнула Стоцкая. — Боевой такой был… Его даже Мальчишом-Кибальчишом прозвали. Видите, подписался? «Твой Мальчиш»…
Глянув на бледные строчки, я сжал губы — мой почерк! А Дарья Ивановна развела суету — вскипятила чай, достала утрешний пирог с ягодой. Отказываться я не стал — уж больно падок на выпечку.
— Скажите, а где погиб ваш брат? — спросил, отдуваясь после второй чашки.
— Ох, Тося даже до места службы не доехал! — завздыхала Дарья Ивановна. — Это где-то в Калининской области, около Волги — там она совсем еще узенькая. Его направили в 718-й полк 139-й дивизии — долго я эти цифры заучивала… Из Калинина Антон добирался до линии фронта на штабной «эмке» — он и еще ротный из того самого полка… Андрей Павлов, если мне память не изменяет. Да-а… А тут налет! «Юнкерс» сбросил огромные бомбы, они взорвались, и «эмка», как ехала, так и скатилась в воронку, но внутри уже не осталось живых — «Мессершмитт» выпустил по машине очередь из пулемета… — Вздохнув, Стоцкая понурилась. — Я все это только после войны узнала. Случайно пересеклась с командиром 718-го стрелкового полка. Вот он мне все и рассказал… Там даже хоронить было нечего, «эмка» долго горела — водитель прихватил в дорогу запасные канистры с бензином! Я потом приезжала на то место несколько раз. Там ручеек протекал, так он заполнил две или три воронки, большие такие, и получилось озерцо. Летом вода в нем прогревается до самого дна. Я даже ныряла, когда совсем молодая была. Однажды рукою раскопала песок на дне, а под ним — ржавая крыша «эмки». Страшно стало, и я быстрее-быстрее наверх! Ох, да что это я все о себе, да о себе! Вы-то как, Антон? Работаете? Или учитесь?